Это я тебя убила

Когда мы изредка стали списываться с физальскими нобилями, я даже позволил себе завидную глупость. Попробовать выпытать, а не потерял ли кто из них лет шестнадцать назад сыночка, ну мало ли, может, украли младенца? Нет ли незаконнорожденных отпрысков у Гринориса? А? Я ничего не добился, кроме едких напоминаний: «Вы, уважаемый гирийский король, лишили нас множества чудесных детей, так на что намеки?» Да и сам я вскоре почувствовал себя глупо, в конце концов, это ж театр. Мыльная трагедия или даже мыльная комедия, постановки самого дешевого толка – те, куда ходят промыть гнойные раны реальности. Там да, там каждый второй храбрый раб, добрый нищий да благородный разбойник – дитя короля, нобиля, гоплита на худой конец. В жизни так особо не бывает. Вот и Эвер… может, правда воспитание? Наложилось на хорошую наследственность? Рабы – они ведь разные; иные, едва вырвавшись на волю или даже просто пригревшись возле неравнодушного владельца, здорово выбиваются в люди. Поэты среди них бывают, философы, скульпторы…

Эвер обычный бедный мальчик. Которому повезло попасть к нам. И если правда сложится, как мне видится; если Орфо за него захочет замуж… ну подумаем; алмаз огранен уже, нужно лишь дать титул и землю; главное, принял бы… Так думал я четыре года назад, ободряясь еще и тем, что не королеву буду замуж отдавать, волшебницу всего лишь. Как смешны эти мысли теперь и как снова горько от правды: Эвер лишь раб, освобожденный, но не освободившийся. Не потому горько, что замуж мне теперь отдавать королеву – да не за кого, – а потому, что мне, кабану старому, нужно было внимательнее смотреть по сторонам. Под ноги, на детей. Как страдала гордость Эвера из-за Лина и той своры. Как стойко он все переносил. И как… как…

Как надломился его ум, Валато. Примерно как твой, может?

Ты ведь тоже сошла с ума не сразу. Сколько мы прожили мирно? Половину срока точно. Какая ты была любопытная, живая, а все, что тебя печалило, – белокурые волосы от бабки. Физальские, да. А ты черные хотела, черные, как у коренных гирийцев и как у этих… соседей наших. С Дикого континента. А я вот тебя белокурой любил, ну а Дикий континент… чего смотреть, мало ли в мире чудаков? Глаза что закатное море, патлы до поясов, толстогубые улыбки в пол-лица – неужто красиво? А уклад? Да, доплыли туда наши странники, но по мне так могли и не доплывать. Нет рабства – в этом молодцы. Но и государств нет – одни племена навроде тех, что обокрали богов. С другой стороны, волшебники там… волшебники не сходят с ума, обходясь одними фамильярами-птицами. Растения диковинные вроде кофе да ку-ку-ру-зы сладкой. Зимы нет. И при этом ни городов, ни кораблей, ни больниц даже – сплошь шалаши из листвы, лодчонки да лачуги. Такая цена у мира без рабства? Объятия с дикой природой, наскальная мазня вместо картин, молчание богов – ведь мало ходят красные на поклон к Святой Горе, и правила у них чуть иные – вроде «Не бери у природы больше, чем на пропитание»? Нет, кир. Мы уже не готовы к этому, а им еще не по душе наш «грязный мир». Но ты…

Плиниус-с-с.

Виолы дрожат, перчатка ловит яркий блик. Озираюсь. Почудилось? От жары и тревоги голова кипит, надо бы пойти прогуляться к морю до ужина… сейчас пойду. Пойду, только еще чуток посижу. Подумаю. Повспоминаю. Погрущу.

Дикий континент… он тебя, Валато, чаровал. Лучше бы манил еще больше – может, и не сманила бы Физалия. Я ведь не заметил, как она поселилась в твоих мыслях, как пустила корни, хотя отец твой о ней не вспоминал. Он-то в свое время просто принял решение Иникихара – дать физальцам волю, пока не начали требовать. Он-то видел: они вызревают, как вино, вспоминают, кем были до Великого Шторма. Как бороздили моря на галерах. Как строили прекрасные крепости и действительно оставляли жить только сильных младенцев. Как вышитые их швеями-волшебницами цветы и трезубцы делали простую рубашку непробиваемее доспеха. Так бывает с каждым народом – он рождается, живет, расцветает, потом может ослабнуть и задремать в чужой тени, но позже пробуждается снова, и лучше ему не мешать, не прерывать бесконечный круг, а то потом прервут твой. Иникихар все это чувствовал. А вот неназываемый, Истабрулл, его брат…

О нет. Истабрулла я вспоминать…

Плиниус-с-с.

Кровать скрипит, когда я вскакиваю. Неужели мидии у Илфокиона были подпорченные? Они, говорят, могут испортиться так, чтобы ты не слег, но увидел странные сны или услышал странные голоса. Облизываю сухие губы, сглатываю… вот ерунда. А может, предостережение богов: «Верно, верно, не упоминай Истабрулла, никогда не упоминай Истабрулла, особенно в душные дни, похожие на тот самый. И тем более не упоминай, как на самом деле он сошел с ума».

– Кхар-р… а-а-апчхи!