Это я тебя убила

Он не понимает или не желает понимать шутку. Ершится, сутулится, хмуро ждет настоящего ответа. Придется договорить. И я договариваю:

– Ты боишься повторения, верно? Не хочешь служить одной лишь женщине… девушке…

– Не хочу, – сплевывает он: не то обиженный ребенок, не то обозленный старик. Тут же спохватывается, почти с мольбой смотрит в глаза. – Не держите зла, но она очень, очень похожа…

В детстве Орфо я так говорил и сам, пока не понял, как ее это ранит, и не увидел очевидного: это неправда, нужно только заглянуть глубже в ее сердечко. За ее упрямством и любовью к оружию, за красотой и дерзостью столько разного – и терпеливость, и забота, и нежность эта ко всякому цветочку… Нет! Нет, кир, нечего мне тут! Подавшись вперед, я накрываю ладонью губы Илфокиона, достаточно мирно, чтобы боевая выучка не возобладала в нем над разумом, и достаточно жестко, чтобы он не попытался продолжить.

– Нет. – Взгляда не отвожу, он тоже. – Ни капли. И если бы ты удосужился узнать ее чуть лучше, ты бы это заметил.

– Что ж, – шепчет он, едва я отвожу ладонь. Даже улыбнуться пытается, хотя в глазах, подчеркнутых этими чудными стрелками, тлеет тревога. – Думаю, мне еще это предстоит. Если, конечно, она не отправит меня на какую-то другую должность.

– А ты хотел бы? – спрашиваю прямо, думая о его наконец-то появившихся городских приятелях. Тех, что раз за разом зовут то на охоту, то в погоню за разбойниками, то просто поговорить – обмозговать улики по сложному какому-нибудь преступлению. Токсоты в последний год сильно расплодились, среди них появилось больше людей, с которыми у Илфокиона есть общее. А вот их пританом[16] я, к слову, недоволен, он зажрался, обленился и теряет хватку. Ему уже интереснее одалиски, охотничьи собаки и лошади, чем закон и порядок.

– Примут ли меня люди? – Слава богам, Илфокион не играет в наивность, он-то знает, куда я клоню и где есть местечко ему под стать. – Это публичная должность. После…

– Прошло восемь лет, мальчик, – как можно ровнее напоминаю я, в то время как он снова смотрит на раскрытые мидии. – Восемь. И даже восемь лет назад ты дал понять, что… – проклятие, никогда не подбиралось слов о том дне, – что… – Я потираю лоб. – В общем, э-э, сам знаешь, что ты тогда сделал, Илфокион. Для горожан. И для меня. – По заметавшемуся взгляду ясно: он готов спорить. Поэтому я встаю. – Давай-ка называть вещи своими именами: у нас, в нашем болоте ты прятался. Но работа эта – расставлять по парам всяких… увальней… – Украдкой кошусь на остальную стражу, но они, к счастью, увлеченно поглощают еду. Не поймут ведь, что я любя. – …не по тебе, Илфокион. Все равно что гвозди забивать астролябией.

– Я ничего не могу вам сказать, – отзывается он, опять нахохливаясь, зыркая исподлобья.

Я вздыхаю снова. Не признавать ведь: «С твоим нравом тебе и правда лучше быть подальше от Орфо, когда она освоится в правлении». И я лишь ровно предлагаю:

– Подумай. Время у тебя есть.

Точно больше, чем у нас. Ох, Орфо.

– Ладно, мальчик. Дела.

Бросив это, выдержав его тоскливый взгляд, я оставляю душный темный зал, чтобы вернуться к себе и еще час убить на тайные декреты. Тайные, тайные… р-р-р, из-за того, что они тайные, они не приносят никакого успокоения. Всякий раз оживает перед глазами уродливая картинка: Орфо на коронации падает замертво с раздавленным черепом – и Гирия остается в хаосе безвластия, перед которым я бессилен. Что с ней будет? Правила просты, она не может остаться без короля. Патриции, конечно, какое-то время подержат ее на плаву, но дальше, когда боги начнут насылать беды и придет время борьбы…

Открыто назначить кого-то заменой, даже гипотетически, я не могу. Во-первых, сразу подстегну вопрос: «А с принцессой что?» – а во-вторых… они все почти в равной степени достойны, но абсолютно все – недостаточно готовы, ну а плебс не готов к ним. Патриций – должность тоже публичная: это значит, в определенные дни принимай людей в доме, решай их вопросы, выступай перед ними, будь им родным отцом или матерью. Отвечаешь ли ты за деньги, границы, правопорядок, семью, что угодно, люди знают тебя и вхожи к тебе. У всех моих патрициев есть взлеты и падения, поклонники и ненавистники. Но вот в чем суть: сложно это – сменить королевскую династию, давно у нас такого не было и может не кончиться добром. Никого в Сенате плебс не любит до фанатизма. Никого. Никого, меня в том числе, не любят так внимательно, верно, с таким желанием постоянно лицезреть и рукоплескать, как…

Тебя, Валато. Кажется, в последний раз в нашем королевстве так любили лишь тебя. И если еще недавно я считал, что это отлично, не нужны нам фанатики, то теперь сомневаюсь.