Это я тебя убила

Полоска шерсти над его глазом приподнимается в недоумении, и я не без удовольствия пускаюсь в объяснения:

– Ну, прием гостей… то, что они расселились… что они поели и что их развлекают, и вечерний дипломатический…

Я осекаюсь, заметив, как расплывается в ухмылке его рот. Что? Не успеваю спросить: глаз опять вспыхивает, хвост ловко щелкает меня по носу, потом по лбу, и, наконец, Скорфус начинает по новой хохотать, заливисто и громко. Пушистые бока и грудь раздуваются, голова дергается, а хвост теперь просто пляшет в воздухе. Не понимаю веселья, но что-то передумываю продолжать. Опять тщетно охочусь за этим хвостом, пока наконец он сам красиво не оплетает лапы.

– И ты прямо помнишь? – наконец уточняет Скорфус вкрадчивым тоном, склонив голову. – Как ты все это планировала и отдавала приказания?

– Э-э-э… – Возвожу взгляд к небу, потом снова обращаю на его морду. Она уже просто лучится язвительностью. – К чему ты ведешь? Я плохо понимаю. Я…

Скорфус наклоняется вплотную и насмешливо касается носом моего носа, обрывая на полуслове. Фыркает, когда фыркаю я. А потом начинает тихонько, нараспев перечислять:

– Комнаты в восточном флигеле выходят на сад, стоит поселить туда делегации из Ийтакоса и с Дикого континента, если последняя почтит нас присутствием. Физальцам отведите лучшие покои с видом на море и обязательно, обязательно верните им те «трофейные» золотые трезубцы с амазонитами, что незаконно вывезла из Викимара королева Валато. Утройте охрану отца, любопытные наверняка будут. И думаю, нужно срочно, срочно замачивать смокву в меду, чтобы испечь на первый дипломатический ужин тот пирог, которым так славится наша земля!

Он делает довольно театральную паузу, в которой снова отстраняется, чтобы лизнуть лапу. Но мне больше не нужно ничего объяснять. Странно, что я не разинула рот, как жаба.

– Так это был ты? – Я едва не подскакиваю, остаюсь лежать, только потому что боюсь его спихнуть. Но голова кругом. – Ты все… – сбиваюсь, запинаюсь, – мне… за меня…

Такое ощущение, что, даже пялясь на Эвера, я краснела меньше, – не говоря о фатальной разнице в ощущениях. Просто… просто… В мозгах не укладывается, не получается даже нервно смеяться! Нет, среди наших сказок есть даже такая – про бедного пажа, который остался единственным слугой свихнувшейся королевы; вроде та обещала съесть его за несделанную работу по дворцу. Когда она, совсем проголодавшись, завалила его срочными поручениями вроде чистки домохода, выпекания хлеба и штопанья платьев, паж позвал на помощь всех замковых мышей, тараканов и сов. Но как минимум их было много и это сказка! А я…

– Да нет, конечно! – смеясь, заверяет он, и я снова чувствую прохладное прикосновение его носа. – Не поверишь, но у тебя скопилось тут немало друзей. Некоторые, правда, сидели под замком, зато некоторые…

– Эвер тоже причастен к этому? – Сержусь на себя, но уточнить это мне важно. Не только потому, что я, кажется, совсем пропала всего-то за пару дней и меня уже не спасти. – Он как-то не удивился, когда я сказала, что коронация через…

– Да, конечно, и он тоже. – Скорфус задумчиво щурится. – Ведь он тут у вас когда-то неплохо ориентировался, и его многие в целом слушаются даже сейчас. Ну а по каким-то общим вещам вроде «чем дипломатический ужин отличается от просто ужина»… тут, конечно, помогла принцесса Клио. И эти ее два, пирожок и ослик.

Ослик… и все-таки Скорфус чудовищен.

– Никто и словом не обмолвился. – Решаю все же пока его не одергивать. Но если скажет такое при Рикусе, оторву не только хвост.

– Как-то не было поводов прихвастнуть. – Скорфус снова распрямляется и быстро чешет ухо задней ногой, надеюсь, никого на меня не стряхнув. – Все то падали из окон, то что-то еще.

– Спасибо, – выдыхаю я и снова пытаюсь притиснуть его к себе. На этот раз он не так чтобы противится, даже не фырчит. – Ох, Скорфус. Я так тебя люблю.

От слов он чуть вздрагивает, вздыхает и впивается когтями в мое плечо. Не больно, но заметно, а я не понимаю, что это значит. «Отпусти, раздавишь»? Или все-таки «Я тоже»? Но вроде бы он не вырывается, даже не шевелится, а только, немного помедлив, шутливо интересуется:

– Говоришь это, потому что боишься откинуться?

– Говорю потому, что говорю. – Разжимаю хватку, давая ему отстраниться. Мы снова смотрим друг на друга. – Хотя с чего бы мне врать, Скорфус? Конечно, я ужасно боюсь.

Боюсь – поняла это, общаясь с гостями. Боюсь – нет, поняла намного раньше. Боюсь… и не потому, что не доверяю обещаниям Эвера; скорее потому, что вижу, как много вещей уже никогда не станут прежними. И просто не понимаю… почему даже беды с Физалией кажутся мне поправимее творящихся с ним? Эта его измученность, его… видения, сны, приступы? Я ведь замечаю, что иногда становится с его лицом, с движениями. Он будто промерзает насквозь, его плечи сжимает стоящее за спиной невидимое чудовище. Ему плохо. Плохо, как бы он ни скрывал. И из его памяти никогда не сотрется правда о том, кто, кроме него самого, в этом виновен.