Это я тебя убила

И он улетает, прежде чем я бы хоть пошевелилась. Против солнца – не получается даже проследить, где именно он пропадает, за какой из крыш. По пути назад, в обитаемую часть сада, я еле передвигаю ноги и уже не забочусь об улыбках. Немногие гости провожают меня взглядами, но, пожалуй, пусть думают что хотят. Я занята. Я пытаюсь понять, что, что, ради всех богов, сделала не так, если Скорфус… Скорфус. Даже не получается оформить во что-то внятное внутренний крик. Скорфус что? Обиделся? Разочаровался во мне? А может, заревновал, привыкнув, что, кроме него, у меня никого нет? Но когда он рядом, он вроде ведет… вел себя до сегодняшнего дня обычно. Просто он рядом все меньше. Я даже не помню, когда в последний раз слышала его нежное «душнила!» в свой адрес.

Думая, миную сад почти незаметно для себя. В атриуме, где в креслах сидят некоторые гости, вспоминаю, что хотела попить, и подхожу к фонтану. Зачерпнутая вода солоновата. Скривившись, просто взбрызгиваю лицо и, все не выныривая из уныния, иду к лестнице. Поднимаясь, бегло оборачиваюсь. С удивлением понимаю: меня жутко раздражают наши парадные портреты. В конце концов… зачем они? Им самое место вдоль лестницы, среди других, или в каких-нибудь залах. Хотя… если уж оставлять, натюрморт, заменяющий маму, точно нужно убрать. Может, повесить хотя бы портрет Скорфуса? Почему нет, это точно кого-то впечатлит. Пока что этот труп кабана, соседствующий с нашими лицами, выглядит…

Чудовищно.

Я спотыкаюсь и чуть не падаю: похоже, путаюсь уже в собственных ногах. Вздохнув, отворачиваюсь, перехожу на бег. Давай, взбодрись, Орфо. Скоро обедать, и если постараешься, ты еще успеешь принять прохладный душ. И переодеться во что-нибудь более легкое и красивое.

И разбудить Эвера.

Хм, а почему не переставить некоторые пункты местами? Бежать сразу становится легче.

В нашем коридоре все еще полно целеров, и у ближайшей пары я спрашиваю, видели ли они моего гасителя. Солдаты качают головами, и, расспросив их на расплывчатую тему «каких-нибудь недоразумений и неприятностей на этаже, из-за папы», я иду дальше – к двери Эвера, пока еще плотно затворенной. Нет, запертой. Ручку я тяну впустую; убедившись в этом, осторожно стучу в створку. Тоже надо было действовать в обратном порядке. Ну ладно.

На второй или третий стук я слышу с той стороны стон, а затем сонное:

– Да-а-а?.. – звучит почти страдальчески.

– Эвер, – прокашливаюсь, зову чуть громче, отгоняя внезапную нежную дрожь: глупая часть меня просто не может дольше ждать встречи. – Эвер, привет, ты там как? Тоже проспал?

Судя по недолгой тишине, он какое-то время возится, выискивая часы и пытаясь разобраться в стрелках. Усмехаюсь про себя: спросонок это всем дается с трудом. Наконец то ли у него получается, то ли он все понимает по солнцу, но до моих ушей доносится по-прежнему страдальческое:

– Входи, можешь открыть дверь, как ты умеешь.

То есть волшебством. То есть он не в силах встать, соня… зато хочет видеть меня. Я сосредотачиваюсь, шевелю правым запястьем и быстро слышу сухой лязг отъезжающего засова. Теперь ручка поддается, и я ныряю внутрь, скорее прикрыв дверь за собой. Не сомневаюсь, целеры наблюдали за мной с любопытством. Ну… надеюсь, хотя бы не подойдут ближе погреть уши. А впрочем, мы с Эвером не собираемся заниматься чем-либо предосудительным.

Не собираемся же? Нет, нет, некогда, и я не так чтобы в настроении.

В комнате прохладно – намного прохладнее, чем в коридоре, хотя все тот же зной должен бы сочиться сквозь открытое окно. В ярком дневном свете Эвер лежит, наполовину спрятав лицо в подушку, и наблюдает за мной из-под полуопущенных ресниц. Беспорядок на его голове, смявшаяся рубашка, эта общая растерянность, плавно перерастающая в искреннее беспокойство, заставляют меня расплыться в улыбке. Даже тревоги из-за Скорфуса немного отступают.

– Сколько я проспал? – хрипловато спрашивает Эвер то же, что спрашивала в пустоту я, едва продрав глаза. – Боги, да как я мог…

– Пора обедать. – Слегка пожав плечами, иду к нему и, убедившись, что он не против, присаживаюсь на край кровати. Борюсь с желанием провести по его спине, запустив руку под рубашку. – Мы уже начали волноваться, как ты там. Рикус еще что-то такое сказал…

На последней фразе Эвер поднимается на локте, встряхивает головой, и я осекаюсь: замечаю кое-что довольно странное. Его белая рубашка… судя по синей волнистой вышивке на вороте, она повседневная, это не одежда для сна, да и ткань грубовата. Хмурюсь.

– Что тебе сказал Рикус? – Тон Эвера из сонно-бесцветного мгновенно становится настороженным. Да. Что-то не то.

– Что… ты, скорее всего, будешь долго спать? – Пытаюсь припомнить подробности. Да, как-то так. Колеблюсь, пытаясь подступиться к тому, что меня не касается, и наконец все же подступаюсь, максимально дурацки: – Так, я ревную… а ну рассказывай, чем ты занимался в ночи? Или вы вместе занимались?!