Слова теряются. На их место приходят другие, но их я отталкиваю подальше. Нет, не могу. Не сейчас. Не получится, как бы я ни хотел. И я произношу совсем иное:
– Я придумал, чем хочу заняться сейчас. Если это возможно. Хочу убраться на могилах тех четверых. Вы поможете мне сплести венки?
На стене сбоку от меня мелькает резкая тень качнувшейся ветки – расползается по солнечному камню паутиной и пропадает. Глубоко вдохнув запах ландышей, я снова решаюсь посмотреть на Орфо и ловлю мгновение, в которое она прячет удивление.
– Конечно. – Она кивает, даже улыбается. – Хорошая мысль.
– Запах смерти поутру, ю-ху! – выказывает чуть больше иронии Скорфус. Ведь междометие «ю-ху», что бы оно ни значило, явно иронично.
Я пожимаю плечами и допиваю кофе. Хорошая или не хорошая, но я чувствую, что должен это сделать. Увидеть последствия того, что сотворил. Окончательно впустить их в свою реальность. Ту, где я снова человек. Но прежним уже вряд ли буду.
3. Посол доброй воли. Орфо
Я не должна это чувствовать, но чувствую.
То, как отец смотрел на Эвера, как говорил с ним и как в конце концов тот даже позволил ему прикосновение, наполнило сердце горечью. Знаю, ревновать глупо. Знаю, это другое. Знаю, отец скучал. Но все равно воспоминания об их задушевной беседе навязчиво крутятся в голове. Это… несправедливо.
Остановись, Орфо. Хватит. Вы молодцы оба, а меряться преступлениями – последнее, что вам нужно делать, чтобы хоть чего-то добиться.
На этой мысли Эвер опять спотыкается и припадает на колено. Путь для него длинноват, да еще солнце палит нещадно: чтобы попасть в Святую рощу, а потом в санктуарий, нужно преодолеть весь замковый пляж и обогнуть дальний край бухты. С пляжем мы почти справились, а вот возле высоких ноздреватых скал Эвер, кажется, готов потерять сознание.
– Эй, эй! – Я наклоняюсь и, уперев руки в бедра, смотрю на него. – Может, вернемся?
– Не надо, – выдыхает он хрипло, морщится и прижимает ладонь ко рту.
Снова кашель. Снова окровавленные камни, благо парочка, не больше. С завтрака у него было только два-три таких приступа, но все равно я ловлю себя на мерзком ощущении, когда сжимаются и сердце, и желудок. Жалость, а не отвращение. Смутный страх, что это навсегда.
– Умой лицо, – тихо советую я: к нам как раз подползает мягкая морская волна.
Эвер качает головой и поднимается – быстрее, чем в прошлый раз. Я смотрю, как бриз колеблет его белые волосы, как отражаются в глазах осколки неба, и сжимаю кулаки. Шею, едва начавшую заживать благодаря паре мазей, жжет. Издевательское напоминание: не забыла, каким красивым он был еще недавно? Помнишь ошметки век, проглядывающую в гнили челюсть, червей в жидких патлах и раздвоенный язык? Чудовищную когтистую руку, в которую превратилось его любимое оружие, красные глаза? Помнишь? Так вот, это твоя вина, отвернись.
– Эй вы там, не спеклись? – орет Скорфус, точно почуял неладное в моих мыслях.
Он, спасая свою черную шкурку от палящих лучей, преодолевает путь вплавь: это давно не вызывает у него проблем, жить в Гирии и не научиться плавать практически невозможно. С прижатыми к голове ушами, со сложенными крыльями он напоминает чудовищную косатку – только поднимает слишком много брызг, так как плывет по-собачьи.
– Вылезай! – кричу я, разуваясь, засучивая слины и беря сандалии в руку. – Ты сейчас сядешь на мель.
На краю бухты правда мелковато. Дальше можно – и удобнее всего – пройти вброд, но я спохватываюсь: если Эвер потеряет здесь сознание и свалится, ему хватит, чтобы захлебнуться.
– Я возьму тебя за руку? – почти шепчу, как если бы предлагала что-то заоблачно неприличное. – Мало ли.
– Я в порядке, не волнуйся. Не нужно, – отзывается он, тоже наклонившийся, чтобы разуться и закатать штаны до колен. Волосы падают на лицо. Я не вижу глаз.
– Ладно… – Медлю. Стараюсь не думать о том, что ощутила: стало холодно, несмотря на зной. – Тогда давай вперед. Я должна тебя видеть, мало ли.
Не споря, он огибает меня и движется вдоль скал первым – прямая спина, все то же трепещущее облако волос, сандалии в опущенной руке. Скорфус шлепает по мелководью на некотором расстоянии, но постоянно останавливается: чтобы выловить и сожрать очередную несчастную рыбешку или медузу. Я иду последней и радуюсь, что никто из этих двоих не наблюдает за мной. Мысли, сердитые и унылые, мечутся хуже мальков возле стоп.