– Завтра сдохнет, и всё все забудут! – Она машет рукой, качнувшись в кресле и едва ли не хрюкнув от нервного смеха. – Прости! Я опять. А если серьезно, у меня есть хорошее оправдание, которое обожает мой кот.
– Мне все же следует ее знать? – обрываю с опаской, глотнув еще вина. – Там есть любопытные детали, в которых мы можем разойтись без репетиции?
– Я поймала тебя и стреножила, – отрезает она, снова хихикнув. Пьяно хихикнув. – Больше ты, по идее, ничего не должен помнить. Но, возможно, как раз мне стоит больше знать о том, как ты стал таким… – она щелкает пальцами, – таким. – Обводит свое лицо, будто пытаясь нарисовать контуры черепа. – Я имею в виду не физически. А что ты ощущал. В тот момент и потом.
– Боль, – говорю и почти тут же жалею. Улыбаться она перестает. – Такую, будто меня разломали на части, бросили где-то, и там сквозь меня стало прорастать что-то…
– …каменное, – повторяет она то, что услышала утром. – Затхлое, гнилое, червивое?
– Да. – Слова я буквально ощущаю на языке, и желудок предательски скручивает. – Подменяющее плоть. Потом тоже была боль, но уже другая, я говорил тебе про саркофаг изо льда. Когда появились ты и кот, он разбился. – Я глубоко вздыхаю, и вроде это помогает унять тошноту. – Я смог немного подавить чудовище, чтобы оно не напало на вас в телеге. Но вытравить его из себя – конечно, нет. Оно уже слишком долго было мной.
– Х-хорошо. – Рвано выдохнув и явно с трудом вернув себе бодрость, Орфо кивает. Лицо застывшее и белое. – Так и поведаем. Пронимает до мурашек!
Киваю, допиваю вино – надеюсь убить в себе последнее каменное, затхлое, гнилое, если оно там есть. Все это время не перестаю смотреть Орфо в лицо, запоздало кое-что поняв.
– Я рассказал это не чтобы тебя расстроить или усилить твою вину. Ты сама спросила.
– Да. – Она тоже подносит к губам кубок. – Да, и… – Допивает залпом. Капля бежит по подбородку и все же падает на платье. – Проклятие.
Я опускаю глаза. Это чудовищно, но она, расстроенная и сосредоточенная, сейчас слишком красива, чтобы мне не хотелось спрятаться или хотя бы зажмуриться.
– Надо бы идти… – лепечет кто-то за меня. Я будто забыл, что говорил совсем недавно.
– А пирожные? – А вот она помнит, атакует моим же оружием, и я вымученно улыбаюсь.
– И правда.
Она подцепляет пальцами золотисто-белый шарик и протягивает мне – опять выбрала самый красивый, почти идеально ровный. Послушно забираю его, подношу к губам. Головокружительно пахнет сливками и ванилью, ощущается как… жизнь, сама жизнь, в которой нет ни окровавленных берегов, ни пещер с чудовищами. Я откусываю маленький кусочек. Орфо съедает со своего шарика только густо-фиолетовую ягоду ежевики. И все это время смотрит на меня.
– Когда-то я верила, что мы не расстанемся.
Едва проговорив это, она явно жалеет. Замолкает, отводит взгляд – а я медленно опускаю пирожное на край блюда. Может, она и правда перепила; может, и я примерно в той же кондиции или даже хуже – но я хочу, чтобы она продолжила. И поняв это по глазам, она пытается:
– Никогда. – Тоже кладет пирожное на тарелку, снимает ежевику с другого, просто крутит в пальцах. – Ну, конечно, пока я не сойду с ума, ты меня не убьешь и не продолжишь жить жизнь, но все же…
– Орфо.
Почему-то именно последнее уточнение – казалось бы, очевидное признание «Я готовлюсь к смерти с детства» – заставляет меня растеряться. И впервые по-настоящему задуматься: а не случись Подземья, живи мы как раньше, смог бы я убить ее, когда она обезумит? Правила говорят: это один из моих долгов. Разум и сердце говорят: «
– А оно вот как повернулось, забавно, да? – Она сжимает ягоду чуть крепче и вдруг понижает голос. – Эвер, слушай. – По пальцам бежит темный сок. – Просто обещай. Когда все кончится, отец точно отпустит тебя, ты ведь знаешь, как он тобой дорожит… но лучше не находи себе другого волшебника. Брось все это. Может, тебе стоит уехать с Клио?
– Ты далеко смотришь. – Мне не нравится мой собственный надтреснутый голос, как не нравится и спонтанное желание взять ее за руку. – Орфо, я и не собирался, но пока это не…
– Я хочу быть спокойной за тебя, – резко перебивает она, сжав пальцы еще крепче. Взгляд загорается сильнее. – Я… знаешь, мне всегда было интересно, что происходит у гасителей в голове, особенно у тех, кто руководствуется не законом, а милосердием, как в Физалии.
– Я не настолько милосерден. – Стараюсь улыбнуться. Она качает головой.