Плавное движение – она опирается на подлокотник и встает. Пошатывается, ругнувшись сквозь зубы, опирается на мое плечо, но это не вызывает содрогания, к которому я почти привык. Нет порыва отстраниться, может, потому что сейчас я едва не раздавил ей руку, а она едва меня не задушила, и после этого оберегать личное пространство как-то нелепо.
– Эвер, может, тебя проводить к папиному старшему медику? – так же тихо предлагает она. – Он, наверное, уже в покоях, он не любит задерживаться на пирах.
– Нет, – говорю как можно увереннее, даже опять улыбаюсь, хотя убеждаю скорее себя. – Может, ты и Скорфус правы.
– В чем? – Ее брови сдвигаются. Похоже, и она не совсем понимает, как воспринимать новую реальность, в которой мое лицо и одежда все в красных подтеках из-за ее… нервов.
– Ну… – я сам перевожу взгляд на белую – уже далеко не белую – ткань, – что мне просто нужно меньше выдумывать ужасы. Так или иначе, – лучше признаться, все равно это не скрыть, – я правда плохо себя чувствую. Это не совсем про тело, это про дух. – Хочу остановиться, но продолжаю, будь проклят этот опустевший кувшин. – Я все еще боюсь. Боюсь, что… то, чем я пробыл столько лет, не изживается просто так. И…
– Эвер, – повторяет она в третий раз. Слегка качается, отцепляя пальцы от моего плеча, но говорит твердо, даже строго: – Послушай. Как бы ты себя ни ощущал, ты
– Как это проверить? – Я спрашиваю безнадежно, просто потому что не могу больше оставаться наедине с этим вопросом. – Как, Орфо? Мы поймем, только если кто-то… заболеет, пообщавшись со мной, или станет
Тоже видеть всюду черепа и червей. Бросаться на людей. Делать что-то похуже.
– Проверить? – отзывается она и вдруг неуловимо меняется в лице. – Мм. Это мысль.
В следующий миг пол резко уходит из-под ног – как палуба пробитого корабля. Орфо просто… целует меня, снова схватив за рубашку и толкнув к стене, впечатав в нее лопатками. Она целуется грубо, сразу давая понять, кто здесь главный. У ее губ вкус вина и ежевики, и я задыхаюсь то ли от их мягкого жара, то ли от того, как пальцы стиснули ткань у самого ворота, разве что не порвав его. Боги… что? По позвоночнику бежит дрожь, сковав руки; я не могу взять ее за плечи, не могу оттолкнуть, не могу ничего – а главное, не понимаю, что
А все, чему научился я, было от хозяина. Не только от него самого, но и от рабынь, которых он иногда приводил ко мне,
– Я… – Пытаюсь отпрянуть, запинаюсь, наконец осознавая, что это соприкосновение наших тел может закончиться не так невинно. – Боги, Орфо, стой, не…
Она выпила, я тоже, и это не повод заниматься подобным, особенно вспоминая то, что нас связывает. Еще немного – и я перестану владеть собой, даже память о той мерзости отступит, потому что с Орфо все… не мерзко, эти поцелуи и прикосновения – словно еще одна смертная вещь, возвращающая меня к жизни, а уж
– Больно!
– Прости… – Пытаюсь отойти вдоль стены, но ладонь, мгновенно упершаяся в резной камень у самой моей головы, не дает этого сделать.
– Эй. – Глядя в упор, Орфо поднимает брови. На губах появляется озорная улыбка. – Ты же не считаешь, что я задумала что-то лишнее? Просто проверим… – второй рукой она откидывает волосы с лица: успела сильно смять прическу, – заражусь ли я чем-нибудь от тебя. Все равно, вероятно, сдохну, так хоть сделаю благое дело.