Это игра? (СИ)

— Не-на-ви-жу! — со злобой орет девушка. — Ненавижу!

Я не решаюсь подойти. Хоть мы с ней и общались, но под горячую руку девушке лучше не попадать.

Тарелка летит на пол, а я лишь поджимаю под себя ноги, чтобы не пораниться осколками.

Наверное, если бы я рос в семье, я бы испугался. А в приюте истерики никого не удивят. Правда, увидеть истеричную Сейдж я не ожидал...

Даже странно, что на шум не прибежала распорядительница или приставленный к нам на помощь человек из Капитолия, который должен выработать нам тактику, чтобы выжить на Арене. Впрочем, наверное, эти двое знают, что сопровождают детей из приюта. Или им просто все дистрикты кажутся неблагополучными.

Буйство Сейдж заканчивается. Девушка топчет ботинком последний стакан и валится на диван.

Момента удачней не придумаешь.

— Что случилось? — произношу я и внутренне сжимаюсь. За такие вопросы в приюте запросто можно схлопотать по шее, чтобы “мелочь” не лезла в дела старших.

Сейдж поднимает голову, и ее слова повергают меня в шок:

— Я просто маму нашла.

ДЕВЕН

Хоуп сдалась. Я понимаю это сразу — достаточно хорошо знаю ее, чтобы читать между строк.

Она уже считает себя мертвой. Тихо всхлипывает в углу дивана.

Возможно, на людях девушка бы не плакала. Она никогда не рыдала на публике, как и подобает дочери мэра. Но вот меня Хоуп не стесняется. Я видел ее всякой, мы знаем друг друга с рождения.

Но вот только сейчас я никак не могу придумать способ ее утешить.

— Эй, Надежда! — девушка любит, когда ее так называют.

Та поднимает голову и делает глубокий вдох:

— Не угадал, Девен! — но голос ровный. Успех нужно закрепить.

— Что не угадал? — я заглядываю ей в лицо.

— Не утешил, — ничего себе, девчонка умеет читать мои мысли!

Наверное, эмоции написаны у меня на лице, потому что Хоуп внезапно улыбается:

— Девен, я же тебя столько лет знаю!

Кажется, гроза миновала. Всегда ненавидел слезы Хоуп. Еще в детстве я здорово молотил ее обидчиков ради ее улыбки.

— Хоуп, за черной полосой следует белая, — торжественно произношу я.

Та слегка улыбается:

— Может быть, ты и на этот раз окажешься прав, Девен...

От этих слов я невольно улыбаюсь. Любимая цитата Хоуп: ” Ты всегда прав, Девен!”. Она говорит ее всегда, к месту и нет.

Я непременно окажусь прав, Хоуп. Вот увидишь.

ФЛЕШ

Мой напарник — широкоплечий юноша — наше знакомство начинает с того, что решительно протягивает мне руку:

— Я перед тобой в долгу.

Я непонимающе смотрю на него.

— Ты вызвалась добровольцем ради моей сестры, — поясняет парень. Вопрос буквально застыл в его глазах.

— Лучше я, чем маленькая двенадцатилетняя девочка, — в конце концов, у нее есть семья, а меня никто не ждет... Кому есть дело до моей смерти? А ребенка действительно жалко...

— Но я все равно в долгу, — решительно отрезает юноша.

Я лишь пожимаю плечами:

— Да кто я, чтобы спорить.

Замечаю искорку в его глазах и заканчиваю:

— Только чересчур не увлекайся. Твоя сестренка наверняка хочет, чтобы ты вернулся!

— Тебя никто не ждет, да? — он говорит так, словно идет по минному полю.

Я не отвечаю, только сжимаю в кулаке маленькую плюшевую обезьянку — мой своеобразный талисман.

Но, кажется, Рик все понял по моему лицу, потому что вздыхает и без слов садится рядом.

ПАЙПЕР

— Все хорошо? — за последние пять минут брат спросил это раз 20.

— И не надейся, Энди, в этот раз я “нет” не отвечу! — откликаюсь я.

Обстановка поезда меня просто поразила. Подумать только: кожаные диваны! Мебель из красного дерева! Хрусталь! Ножки стола гнутся от обилия еды, честное слово!

А в нашем дистрикте от голода умирают люди.

— Тогда, может, поешь? — он не теряет надежды накормить меня.

— Кусок в горло не лезет, — признаюсь я.

Энди замолкает, но спустя секунду в его глазах появляется такой несвойственный для него блеск. Я невольно вытягиваю шею, стремясь разглядеть, что он держит в руке.

Брат садится. В его руке — тарелка с крохотными бутербродами.

— Ну а это не хочешь попробовать? — лукаво восклицает он. — Это называется “канапе”, я слышал где-то про них.

— Энди, ты чудо! — я невольно смеюсь и засовываю в рот крошечный бутербродик. Брат же, желая накормить меня окончательно, подсовывает мне кружку с коричневым напитком, от которой идет пар.

— Это горячий шоколад, — и откуда он все знает?

Вскоре тарелка пустеет, и Энди звонко смеется. Внезапно его хохот обрывается посередине:

— Пайпс, смотри, Капитолий!

Я приникаю к окну, и картина буквально захватывает меня. Никогда такого не видела...

Здания, уходящие в небо и сверкающие всеми цветами радуги. Блестящие машины, раскатывающие по широким мощеным улицам. Необычно одетые люди с удивительными прическами и раскрашенными лицами.

Я качаю головой, невольно сопоставляя с этим великолепием обычный серый цвет своего родного дистрикта.

Мы работаем из последних сил, буквально до обморока, а они шикуют на наши деньги.

Я вздыхаю и крепче приникаю к брату.

В этом мире нет справедливости.

— Ну, здравствуй, Капитолий! — шепчу я и до боли сжимаю ладонь брата. Мой близнец как всегда говорит со мной одновременно.

КАПИТОЛИЙ

Президент нервно барабанит по столешнице. Перед ним равнодушно мигает экран телевизора.