Это их война

За столько дней мне впервые захотелось кричать. Не просто плакать, а именно кричать, живьем вырывая боль, которая, как серная кислота, разъедала душу. Я смотрела им вслед. Видела, как по-хозяйски его рука обнимает блондинку за талию и медленно сползала на колени, обнимая себя руками и беззвучно утопая в собственных слезах.

Всего пять минут назад он также прижимал к себе меня. А я, отвечая на его объятия, снова чувствовала себя живой. Рядом с ним я поняла, почему столько недель жила жизнью затворницы и ощущала себя опустошенной и разбитой. Просто рядом не было его. Я отгоняла от себя любую мысль о нем. Не разрешала вспоминать его глаза, руки, губы. И делала все, чтобы забыть те чувства, которые он во мне разбудил. А сейчас, опускаясь на холодный пол и сжимая сердце руками, я осознала, как сильно ошибалась. На самом деле, все эти дни — я только им и жила. Только о нем и думала. И только благодаря нашим воспоминаниям — не сломалась.

Именно он стал тем барьером внутри меня, который не давал переступить черту в общении с Павлом. Будучи заключенной в объятия мужа, я ловила себя на мысли, что это неправильно. Так не должно быть. И чувствовала себя не на своем месте. А все мои уговоры о том, что это временно и скоро пройдет, были сплошным самообманом, который заканчивался каждый раз одинаково: очередным нервным срывом.

Мне не хватало его. Мне не хватало тех чувств, которые он во мне пробудил.

***

После улицы я поднялась в спальню, чтобы привести себя в порядок. И только потом вернулась в гостиную, где играла тихая музыка. Не успела я спуститься с последней ступеньки, как была подхвачена Павлом, который тут же притянул меня к себе и закружил в вихре медленного танца. От резких движений у меня немного закружилась голова, отчего я была вынуждена прижаться к Павлу плотнее, чтобы не упасть.

— Я люблю тебя… — Его тихий шепот, прозвучавший в самое ухо, ударил меня словно пощечина. Отшатнувшись немного назад, я подняла голову и тут же утонула в водовороте синих глубин.

В пяти шагах от нас, прижимая к себе Риту, танцевал Дмитрий, который смотрел на меня так, словно выворачивал душу наизнанку. Его потемневший взгляд не выражал больше нежности и тепла. Он был словно разыгравшийся в океане шторм — недоступен и взволнован. Невозможно было понять, о чем он думает. Но одно было ясно точно: представшая перед ним картина не вызывала в нем радости и восторга.

Ответив на Димин взгляд своим, я почувствовала, как быстро забилось сердце. На долю секунды мне показалось, что кроме нас в этой комнате никого нет. Только мы и наш интимный диалог взглядов. Захотелось соскочить с места и кинуться в его горячие объятия. Целовать каждый миллиметр мужественного лица, чувствовать под подушечками пальцев тепло его тела и шептать на ушко слова, которые так и рвались наружу: ты нужен мне, я твоя, только твоя…

В этот момент все потеряло значение. Главным остался его взгляд, который заставлял мое тело плавиться и изнывать от желания к нему прикоснуться. Оно было напряжено подобно натянутой стреле, готовой в любой момент сорваться с тетивы и впиться в тело мужчины страстным крышесносным поцелуем. Мое воображение рисовало перед глазами картинки, от которых голова шла кругом. И я не представляю, откуда во мне нашлись силы отвести взгляд в сторону, чтобы посмотреть на Павла, все еще продолжающего что-то мне нашептывать. Я не слушала мужа. Но, взглянув на него и увидев на дне его потемневших зрачков безграничную нежность, любовь и веру, испытала такой взрыв испепеляющей все на своем пути вины, что сердце, которое еще секунду назад билось для Димы, ради Димы, сейчас просто ухнуло вниз и спряталось где-то в районе паха. Ему было больно. Больно настолько, что захотелось упасть на колени и закричать на весь мир: "Прости… Просто меня прости…"

Понимание того, что Павел не заслужил всего того, что произошло за его спиной, больно сжало сердце в тиски. Он был для меня, как открытая книга. Каждая эмоция на родном лице говорила о том, что он счастлив. Счастлив не смотря ни на что. Он готов был прощать мне все: отсутствие настроения, невнимание, даже не желание засыпать подле, только бы видеть меня рядом. Здесь. В своих объятиях.

Я видела, что он ждал. Ждал моего ответа на свое откровенное признание. Но, что я могла ответить? Рассказать ему правду? Испортив тем самым его день? Нет, я не могла так с ним поступить. Он был последним на земле человеком, кому хотелось сделать больно. Он не заслужил этой боли. Предательства. Разбитых надежд. Так же, как не заслужил того, чтобы быть обманутым. Я понимала, что рано или поздно мы обязаны, будем ему все рассказать. И чем раньше это случится, тем лучше. Лучше для всех нас.