Сейчас же, стоя перед Павлом, я чувствовала себя беспомощной и разбитой. Я понимала, что помощи ждать неоткуда. С каждым его шагом холод охватывал мое тело все крепче, проникая внутрь и дробя сердце на мелкие кусочки. Дрожь усиливалась, а в горле стоял ком. Я знала, что нельзя просто стоять и ждать, что будет дальше, но онемевшее от страха тело не желало меня слушаться, живя своей собственной жизнью — жизнью той восьмилетней крошки, которая боялась лишним движением, словом навлечь на себя гнев пьяной мамы.
Прикрыв глаза, я стала ждать, что будет дальше. Но, когда почувствовала на своей пояснице холодные пальцы, которые в считанные секунды оторвали меня от трельяжа и прижали к Павлу, во мне наконец-то сработал инстинкт самосохранения. Приложив все силы, на которые только была способна, я впилась ладошками мужу в грудь и попыталась оттолкнуть его от себя, но он не сдвинулся с места. Только еще плотнее прижался ко мне, и, зарывшись лицом в распущенные волосы, обдал дыханием мою неприкрытую шею. Я замерла, надеясь на то, что этим все и закончится. Но не тут-то было. Продолжая держать меня, Павел стал медленно расстёгивать молнию платья, ведя холодными пальцами вдоль позвоночника. Неприятные мурашки покрыли все тело. А потом я услышала шепот, и все мое самообладание полетело к черту.
— Я все понимаю, милая. И не сержусь. — Медленно, преднамеренно растягивая каждое слово, говорил Павел, прижимаясь губами к уху и заставляя сердце тарабанить сильнее, — Я так соскучился. Ты точно сведешь меня с ума…
Я не хотела это слышать, слушать, чувствовать. Все, о чем мечтала — сбежать. Но его сильная хватка не давала ни единого шанса на спасение. Его руки по-прежнему держали меня в кольце, умудряясь при этом стягивать с меня одежду. Павлу было плевать на мое слабое сопротивление. Сейчас он горел одной единственной целью — заполучить то, что принадлежало ему по закону. Вот только мне ничего не хотелось. И каждое его прикосновение вызывало чувство жжения на теле и отвращения внутри.
— Нет, Паш, не надо… Прошу… — Мои ладошки продолжали колотить мужа в грудь, а из груди рвалось беззвучное рыдание. Но Павел игнорировал удары, продолжая бесцеремонно лапать мое тело и целовать шею, которая горела от его двухдневной щетины.
— Ты сводишь меня с ума, — как умалишённый, продолжал повторять он, срывая с меня бюстгальтер и впиваясь в сосок жадным поцелуем. Мой голос сорвался на плач, и я почувствовала, как по щекам побежали слезы, заслоняя собой реальность.
— Отпусти… Паш, не надо… Не так…
Но он меня не слышал. Его затуманенный алкоголем рассудок отказывался воспринимать действительность, как есть. Упиваясь моим плачем, как стонами, Павел толкнул меня на кровать и навалился сверху, сминая в ладонях грудь, которая болела от его жестоких прикосновений. Не помня себя от отвращения, которое сковало все мое тело, я вцепилась в шею Павла когтями и что есть силы закричала первое, что пришло на ум:
— Ди-и-има…
И тут, как по велению палочки, дверь в нашу спальню с грохотом раскрылась, и я ощутила резкую свободу. Подскочив на кровати и вцепившись в покрывало руками, потащила его на себя, пытаясь скрыть наготу. И только, когда мое тело оказалось завернутым в спасительный плед, я почувствовала себя в полной безопасности и смогла поднять глаза вверх.
Через открытую дверь я увидела, как Дмитрий, ставший моим ангелом-хранителем, моим спасением, пытался что-то сказать отцу, но тот, шатаясь, отталкивал сына и что-то говорил в ответ. Я не слышала их разговора, но почему-то внутри меня все переворачивалось вверх дном, а тело начинала бить мелкая дрожь.
Дмитрий
Находясь в обществе Ритки и ба, я все больше понимал, что хочу быстрее закончить этот цирк под названием «отношения». Бабуля была в восторге от девушки. Она продолжала засыпать ее вопросами, когда я, улучив минутку, решил заглянуть к отцу, чтобы попрощаться, а заодно увидеть Элину, которая в течение последнего часа где-то отсутствовала.
Поднимаясь наверх, я старался не думать о том, как буду смотреть отцу в глаза. Но, когда мои пальцы коснулись ручки двери, ведущей в его спальню, я резко отдернул руку, в последний момент, передумав входить, и хотел было уйти, но услышал за спиною дикий вопль:
— Ди-и-има…
Моя реакция не подвела. Я молниеносно залетел в спальню и остолбенел. Отец, нависший над Элиной, пытался заломить ее руки кверху, жадно целуя обнаженное тело, а Элина, истерически барахтаясь под ним, крутила головой из стороны в сторону и, плача, умоляла остановиться. Не помня себя от ярости, я схватил отца за ворот рубашки и, волоком вытащив за дверь спальни, поставил на ноги и встряхнул, пытаясь привести в чувства. Но отец был слишком пьян, чтобы отдавать отчет своим действиям. Отталкивая мои руки, он продолжал повторять слова, которые отзывались болью в предательском сердце.
— Она сводит меня с ума… Не могу без нее… Не могу…