Это как день посреди ночи

Я поехал к Фабрису в его дом в горах. Увидев меня, он обрадовался, но полнейшее безразличие его жены оказалось поистине невыносимо. После этого ноги моей в их доме больше не было. Встречая друга на улице, я с удовольствием шел с ним в кафе или ресторан, но систематически отклонял приглашения приехать к нему в гости. У меня не было ни малейшего желания терпеть индифферентность его супруги. Как-то раз я ему об этом сказал. «Ты вообразил себе невесть что, Жонас, – обиженно возразил он. – Почему ты так решил? Элен просто городская девушка, не более того. Да, она не такая, как наши девчонки. Не спорю, она кажется несколько вычурной, но ведь этот отпечаток на человека накладывает городская жизнь…» Все равно! Я к ним больше не ездил, предпочитая искать забвение в Старом Оране, в Калере, в окрестностях Мечети Паши или Дворца Бея, наблюдать за мальчишками, устраивавшими потасовки в трущобах Раз-эль-Айн… Раньше я терпеть не мог шума, но теперь обожал посвистеть рядом с арбитром на футбольном стадионе, покупал на черном рынке билеты на корриду, отправлялся на арены Экмула и приветствовал неистовыми овациями Луиса Мигеля Домингина, разящего быка. Раскатистый рев толпы лучше всего заглушал вопросы, отвечать на которые самому себе я отказывался. Потому я к нему без конца и стремился. Я стал страстным болельщиком футбольной команды Мусульманского спортивного союза Орана и не пропускал ни одного боксерского поединка. А когда боксер-мусульманин отправлял в нокаут соперника, чувствовал, как во мне закипает ярость, на которую я, казалось, не был даже способен, – их имена пьянили меня не хуже опиума: Гуди, Халфи, Шеррака, братья Саббан, изумительный марокканец Абдеслам… Я перестал себя узнавать. Агрессия и беснующаяся толпа притягивали меня так же, как бабочку пламя свечи. Сомнений не оставалось: я в открытую объявил себе войну.

В конце года Жан-Кристоф женился на Изабель. Я об этом узнал утром в день свадьбы. Сказать раньше мне никто не удосужился. Даже Симон, которого, на его беду, на церемонию не позвали, и Фабрис, вернувшийся домой на рассвете, чтобы не извиняться неизвестно за что. Они лишь поставили еще один межевой столб на границе между мной и их миром. Это было ужасно…

Жан-Кристоф решил поселиться подальше от Рио-Саладо. Нашего городка ему было мало, чтобы наверстать потерянное время и взять реванш над воспоминаниями. Пепе Ручильо предложил им поселиться в прекрасном доме одного из самых роскошных кварталов Орана. Когда новобрачные переезжали, я стоял на городской площади. Они ехали впереди, в автомобиле Андре, который взялся их отвезти. Грузовик, доверху груженный мебелью и подарками, следовал сзади. Даже сейчас, на склоне лет, я порой слышу автомобильные гудки их кортежа и испытываю в душе боль, какую они доставили мне в тот день. В то же время, самым странным образом, я с облегчением смотрел им вслед, будто через вену, долгое время закупоренную, наконец могучим потоком вновь хлынула кровь.