Это как день посреди ночи

О том, чтобы вечером вернуться в Рио-Саладо, и речи быть не могло. Мадам Скамарони вернулась в городок одна. Она выделила нам комнатку над одним из своих магазинчиков на бульваре Шассер и вырвала клятву, что мы в ее отсутствие не наделаем глупостей. Едва ее автомобиль скрылся за поворотом улицы, как мы бросились на штурм города. Оран был в полном нашем распоряжении: площадь Арм с театром в стиле рококо и мэрией, вход в которую охраняли два исполинских священных бронзовых льва; Променад д’Этан; площадь Бастилии; Пассаж Клозель, где любили назначать свидания влюбленные; лотки мороженщиц, где можно было купить самый холодный и бодрящий лимонад на земле; роскошные кинотеатры и универмаги Дармон… Оран ни в чем не испытывал недостатка, ни в очаровании, ни в смелости. Он брызгал огнями и весельем, будто фейерверк, каждая шутка вызывала взрыв хохота, каждая попойка выливалась во всеобщий праздник. Для него, непредсказуемого и великодушного, и речи не могло быть о том, чтобы испытать радость и не поделиться ею. Оран до смерти боялся всего, что его не веселило. Расстроенное лицо оскорбляло его гордость, угрюмый взгляд портил настроение, он терпеть не мог, когда его добродушие омрачалось даже малейшим облачком. Город страстно хотел, чтобы встречи и знакомства на его улицах приносили только счастье, чтобы на эспланадах люди гуляли и веселились, чтобы повсюду, куда его голос доносил песнь жизни, она расцветала буйными красками. Жизнерадостность для него стала образом мышления, фундаментальным законом, условием, без которого мир погрузился бы в хаос. Прекрасный, кокетливый, отлично знающий о своих чарах, которые испытывали на себе все, кто сюда приезжал, Оран потихоньку, без помпы и прикрас, окружал себя комфортом и преследовал мещанские идеалы, убежденный, что никакие шторма – даже стучавшая в его ворота война – не в состоянии сдержать его порыв. Поначалу этот город, в основе которого лежало стремление понравиться, был сплошным блефом. Его называли американским, ему по душе были любые фантазии. Стоя на высокой скале, он смотрел на притворно спокойное море, похожий на прекрасную пленницу, выглядывающую своего очаровательного принца с высокой башни, в которой ее заточили. В то же время Оран не очень-то верил в очаровательных принцев и морю тоже не доверял, а смотрел на него только для того, чтобы не подпускать близко. Этот город жил счастьем, и любое его начинание увенчивалось успехом.

Его шарм подчинил нас себе без остатка.

– Эй, деревенщина! – окликнул нас Андре Соса.

Он сидел на террасе кафе-мороженого в компании с каким-то американским солдатом. По тому, как отчаянно он махал нам руками, мы поняли, что ему очень хотелось произвести на нас впечатление. Деде был сама элегантность: зачесанные назад волосы покрывал толстый слой бриолина, начищенные до блеска ботинки сверкали, солнечные очки закрывали половину лица.

– Присоединяйтесь! – пригласил он нас и встал, чтобы принести пару недостающих стульев. – Здесь подают самый изумительный солодовый шоколад и обалденных улиток в пикантном соусе.

Солдат засуетился, освобождая нам место, а когда мы уселись, окинул нас доверчивым взглядом.

– Это мой друг Джо, – сказал Андре в восторге оттого, что у него есть возможность представить нам своего янки, которого он, должно быть, выставлял повсюду напоказ, как музейный экспонат. – Наш американский кузен. Он живет в таком же городке, как и мы. Называется Солт-Лейк-Сити, что означает Соленое озеро. Мы-то из Рио-Саладо, что означает Соленая река, а он, стало быть, из Соленого озера.

Он тряхнул головой и делано расхохотался, слишком льстя себе «удачной» шуткой.

– А по-французски он говорит? – спросил его Жан-Кристоф.

– Из рук вон плохо. Джо говорит, что его прабабка была француженкой из Верхней Савойи, но он никогда не пытался выучить наш язык. Оказавшись в Северной Африке, Джо открыл для себя очень много нового. Он капрал и уже успел побывать на всех фронтах.

Джо кивал в такт восторженным речам приятеля, весело наблюдая за тем, как взлетают вверх наши брови. Когда Андре нас с ним знакомил, он каждому горячо пожал руку, будто мы были его лучшими друзьями и самыми прекрасными жеребцами на всей Соленой реке. Несмотря на тридцать лет и последствия сражений, в которых Джо довелось участвовать, его лицо оставалось мальчишеским, а тонкие губы и высокие скулы выглядели слишком элегантно для человека его габаритов. Живой, но лишенный проницательности взгляд придавал ему простоватый вид, когда он улыбался от уха до уха, а улыбался он каждый раз, когда на него смотрели.

– У Джо проблема, – заявил нам Андре.

– Он что, дезертировал? – заволновался Фабрис.

– Джо не трус, и рукопашный бой – его любимый конек. Беда парня в другом: он не трахался уже полгода, и сперма так давит изнутри на яйца, что он с трудом переставляет ноги.

– Но почему? – спросил Симон. – Им что, в полку перестали давать мыло?