В то время Ивонн была единственной, кто проявлял неподдельную озабоченность к моему здоровью – Ивонн, казалось, была не из этого мира. По её мнению, было очевидно, что я легкомысленно бреду к краю бездны. Какое-то время мы то встречались, то вновь разбегались, но как-то раз она позвонила мне и предложила вместе пообедать в ресторане «У Мэла» (“Mel’s”) на бульваре Сансет. Я мог поклясться – она что-то подозревала! Едва мы присели, она принялась меня осторожно расспрашивать, пытаясь выяснить, где я работал (where I was at), какие строил планы, с кем тусовался, и чем, вообще, занимался в то время. Дела у группы шли в гору, но в её представлении мы по-прежнему оставались малоизвестной лос-анджелесской клубной группкой (зд. thing) – она совсем не видела то, что видел я. И в то же время Ивонн знала меня очень хорошо. Хорошо настолько, чтобы знать, что я был весьма честолюбивым, поэтому, уверен, она верила в то, что мои планы обязательно сбудутся. Единственное, чего она не знала наверняка, так это то, почему я был сам не свой. Ответ был очевиден, но я не собирался ей об этом говорить. Я помню, как она высадила меня на углу Кларк (Clark) и Сансет, и я поднялся в квартиру Вики, у которой я всё ещё ночевал на полу. Я не оборачивался, но мне казалось, что она смотрит на меня, казалось, что она знает, что что-то затевается.
Через неделю или около того она позвонила в квартиру Вики, что было из ряда вон выходящим. Она сказала, что это очень важно – её дедушка умер, и она настолько расстроена, что ей необходимо со мной увидеться. Она попросила меня приехать в течение того же дня. Хоть я и был её бывшим, но был способен на сострадание, поэтому я не раздумывал. Она заехала за мной, и мы отправились к ней домой, по пути разговаривая о покойном дедушке. Когда мы приехали к ней, на часах было около шести вечера. Мы прошли в её спальню, я занял своё привычное место – в углу её кровати – и просто уставился в телевизор, догадываясь, что сейчас что-то разразится (taking my cues from her). Неожиданно кто-то позвонил в дверь. «Наверное, это моя мама», – сказала Ивонн и вышла из комнаты.
Прошло десять минут, и дверь открылась снова. И когда она открылась, я увидел двух людей, которых не видел в этой комнате десять лет – моих родителей. Всё моё внимание тотчас переключилось на них.
В комнату вошла Ивонн и принялась доводить (зд. feed) до моих родителей её мнение обо всём том, что со мной происходило. Всё это выглядело излишне драматично (overdramatic). Во всяком случае, её голос напоминал голос рассказчика (narrator) из какого-то фильма о вреде наркотиков, который я смотрел в школе, или, по крайней мере, голос главного персонажа из киношек вроде “After-school special”**, чей друг отбился от рук (out of control). Мои родители слушали Ивонн и мимоходом (as well) изучали меня, вникая в происходящее. У меня – одни из самых либеральных родителей на свете, поэтому едва они убедились в том, что со мной ничего не случилось – у меня были на месте оба глаза и все конечности, и сидел я на кровати вертикально, – они заключили, что со мной всё в полном порядке.
«Ну, – спросил меня отец, глядя мне в глаза, – это правда? Ты принимаешь героин, как это утверждает Ивонн?» Я не ответил ему нет, так же как не ответил да. Я был «на рогах» (loaded), но скрывал это как только мог, поэтому мой внешний вид, по моему собственному мнению, не мог подтвердить обвинения Ивонн.
«Очень рад видеть вас, ребята, в одной комнате, – сказал я, ухмыляясь – Давно не виделись!» Я прошёл через спальню и поцеловал маму, и именно тогда настроение присутствовавших изменилось. Неожиданно, тщательно продуманное (strategized) вмешательство Ивонн обернулось воссоединением семьи. Я почти чувствовал, как она кипела от злости (fuming), пока мы с родителями вспоминали былое (зд. reacquaint). Я соблюдал приличия (kept up appearances) до тех пор, пока мои родители были у неё в гостях, но в ту самую секунду, когда они ушли, я потребовал у Ивонн, чтобы она отвезла меня домой. На полпути домой я передумал и попросил её высадить меня у клуба “The Whisky”. По дороге до клуба я не промолвил ни слова. Несмотря на то, что Ивонн желала мне только добра, мы очень долго не разговаривали друг с другом.