Однажды в своем протействе Бавильский дошел до того, что, по собственному чистосердечному признанию, "решил выступить в несвойственной для себя роли либерального публициста": рассказал людям про "чудовищный вред, который нанесли вирусы, запущенные г-ном Высоцким в русскую культуру", и для полноты картины пояснил, что "Шульпяков - поэт красивый и живой, а вот Владимир Высоцкий - мертвый и опасный". Тут уж впору вслед за Станиславским кричать: "Не верю!". Либеральные публицисты так не выражаются. Пережал Бавильский, вот и вышел форменный почвенник. У Николая Переяслова как раз, помнится, статейка такая была: "Слушать ли на ночь Высоцкого?"...
На самом деле, особых противоречий во всем этом нет. Нужно просто вернуться к тому, с чего мы начинали. Бавильский - типичный толстожурнальный обозреватель, неожиданно возникший в потерянном, казалось бы, для нормальной критики поколении нынешних тридцатилетних. Старший товарищ Вячеслав Курицын уронил как-то о Бавильском: "В его деятельности много служения". Как ни странно, чистая правда. Бавильский - едва ли не единственный в своем поколении человек, способный на жертвенное, если угодно, служение, служение не себе, а литературе.
Десять лет он героически строит свою модель литературного процесса. Строит в "Сегодня", в "Литературке", в "Независимой", в РЖ, в "Топосе". Занимается перетягиванием каната с Немзером. Слова "жертвенность" и "героизм" здесь тем более уместны потому, что несмотря на десятилетний стаж, очевидный аналитический талант, редкостную трудоспособность, Бавильскому почти никто не верит. Не совпадает в глазах "знаточеской среды" его модель литературного процесса с реальностью - и все тут. Немзеру тоже, конечно, далеко не все верят, но по большей части это скрывают. Потому что у него усы и ружье. А про Бавильского говорят вслух все, что думают. Как правило, не стесняясь в выражениях. А он все строит.