Это критика

Впрочем, это явление не в 1980-е гг. родилось. Оно имеет довольно давние исторические корни. Ведь разделения на критиков и академических ученых в русской литературе долгое время вообще не существовало. В 1820-30-е гг. в Императорском Московском университете за кафедрой стояли те же люди, которые определяли журнальную политику и были ведущими критиками. Достаточно назвать Николая Надеждина, основателя журнала «Телескоп», читавшего в университете эстетику; историка Михаила Погодина, издававшего «Московский вестник» и чуть позже «Москвитянин»; Степана Шевырева, ведшего историю поэзии и активно печатавшегося в том же «Москвитянине». А еще был Михаил Каченовский, издатель «Вестника Европы» и университетский профессор-историк, в Петербурге - Плетнев и Сенковский... Только, пожалуй, с Белинского, который был уже чистым критиком, начинается это разделение. 

        Но и позже, уже в XX веке, случались достаточно массовые «походы» литературоведов в критику. Особенно это характерно для так называемых переломных эпох. В 1920-е гг. почти все теоретики формальной школы - Шкловский, Тынянов, Эйхенбаум - много писали о современной литературе. Эйхенбаум произнес, кстати, замечательную провокационную фразу: «критика удивляется, наука понимает...» 

        Вот в шестидесятые-семидесятые ситуация стала иной, университетская академическая наука и критика разошлись очень далеко. Исключения (Владимир Турбин!) были довольно редки. И вот в последнее время, как мы говорили, состоялся новый призыв литературоведов в журналы и газеты. Кто-то ушел из науки совсем, кто-то пытается работать и там, и тут. У многих получается очень органично, из маститых ученых я бы назвал Николая Богомолова, из более молодых - темпераментного Олега Лекманова.

        М.Э.: А насколько трудно для вас такое совмещение?

        Д.Б.: Я бы сказал, что оно рискованно и приятно. Я преподаю в РГГУ практически со дня его основания (то есть, разумеется, - со дня преобразования из Историко-архивного института), читаю курсы и по истории литературы, и по истории критики. И у меня в голове все это как-то сочетается (литературоведение, ориентированное на нейтральное суждение, и критика, заведомо острая и полемичная) - это, конечно, сказывается на моих курсах. Я все время, даже в нашем разговоре, как видите, сопоставляю XIX век с XX-м, классику с современностью, критику с историей литературы. И мне это очень много дает и как специалисту, и как читателю, надеюсь, что и моим студентам тоже. 

        Но, конечно, любой многостаночник рискует. Люди академической закалки считают критику занятием легковесным, даже иногда - недостойным «серьезного ученого», который должен сидеть в архивах, сличать рукописи и т.д. Я этим всем занимаюсь, и многие мои коллеги не понимают, зачем мне нужна еще и критика, все эти мнения и оценки, которые, дескать, живут один день. Наоборот, с точки зрения раскованных, нацеленных на полемику критиков, литературоведение - это сплошное занудство, постоянно ощутимое в текстах людей, приплывших «с того берега». 

        Эти взаимные претензии основаны, надо сказать, на недоразумении. Что изучает историк литературы? Те же рассчитанные на сиюминутную актуальность суждения, только почерпнутые из прошлого. То, о чем непринужденно беседовали, скажем, Петр Вяземский и Александр Тургенев 180 лет назад. И чем серьезнее историк литературы, тем больше он интересуется как раз неочевидными, «однодневными» смыслами, не пережившими злобу дня, не отложившимися в будущем. Без них позже возникшие канонические историко-литературные представления покажутся вечными и бесспорными, словно бы с неба упавшими... Ну, в общем, коли критики вдруг перестанут обмениваться взаимными выпадами, строгой истории литературы вскоре будет нечего делать, она попросту умрет. 

        ...Я всегда чувствую себя в промежуточной роли, между двух огней. Отношусь к этому спокойно-иронично, хотя сохранить это самоощущение иногда нелегко. Меня упрекают за все сразу: и за академическое занудство, и за журналистскую легкость. Больше, наверное, все же за первое. Ведь критика не всегда основана на анализе, цель критика зачастую - броско разгромить, ярко похвалить, выписать риторический пируэт. Так что моя репутация автора умеренного для критика невыигрышна. Когда РЖ года полтора назад проводил анкету, кажется, Дмитрий Быков назвал там меня «самым честным критиком» - сомнительный комплимент, да? Вроде бы критик должен быть ярким, резким, скандальным, каким угодно, но не просто честным?..