Где-то здесь должен толкаться огромный Эрик Рубин, знаменитый тем, что участвовал в ограблении «золотого поезда» в Англии…
Тоже была передача, только никто не вспомнил, что в этом ограблении отметился и Эрик, что ловили его по всему свету, лет десять, поймали, посадили на пятнадцать лет, а он звонил из тюрьмы в Штаты Лёньке Зельдовичу и, в восторге от такой неслыханной возможности, орал в трубку…
– Лёня!… Ты знаешь откуда тебе звоню?.. Из «кичи» в Тель-Авиве, мне здесь пятнадцать лет дали…
И уж, совсем никто не знает, что освободился Эрик «условно-досрочно» и больной приехал умирать в Минск… Здесь он и похоронен, на Северном кладбище, кажется…
Здесь, на «броде» завязывалась в узел ещё одна легендарная судьба, достойная романа, или кинофильма, почище чем «Однажды в Америке». Судьба Володи «Феттера», имени называть не стану, кто помнит его, поймёт, кто не знает, пусть не знает и дальше, права называть его имя не получал, потому воздержусь…
Много было в Володиной судьбе…
Был я свидетелем, как приезжали его резать за то, что «завязал», как жестоко расправился он однажды с одним «лохом», посмевшим обидеть Лилю Голод, как стал он одним из первых предпринимателей, ещё в те времена, когда за это самое предпринимательство, полагалась расстрельная статья…
Одно могу сказать – сегодня Володя, пацан, родившийся на одной из улочек, что таились в еврейском районе Немиги – по моему глубочайшему убеждению, один из богатейших людей планеты…
Здесь, на «броде», вот в этом самом скверике, где стоит памятник лётчику-герою Грицевцу, читал я Киму Ходееву свои первые стихи и был ошеломлён его безапеляционной оценкой…
– Ты, гениальный поэт…
Хватило ума не поверить…
А, может, зря!..
Впрочем, у Кима – все были гениальные – других не было…
За год до смерти, пригласил его к себе в передачу, спросил:
– Ким! Не гложет совесть, ведь многих ребят ты погубил?
Ответил…
– Нет, не гложет… Я предъявлял ко всем слишком высокие требования, впрочем, как и к себе…
Ответ жестокий, но по-своему правдивый.
Написал Ким за свою жизнь двадцать докторских диссертаций и более сотни кандидатских, так зарабатывал на жизнь, поскольку на работу его никуда не брали, кроме как сторожем на склад железобетонных конструкций, которые, поди укради…
Так и сидел по ночам Кимка на этом складе, кропал диссертации от психиатрии до экономики включительно – голова была энциклопедическая, хорошие университеты прошёл в сталинских лагерях…
Конечно, где же было нам устоять перед его информационным шквалом, перед безжалостными рассуждениями на все, самые запретные и немыслимые темы…
А, какие знакомые у него были…
Сонм имён, самых блестящих – все сидели, все друг с другом были знакомы…
Когда в очередной раз отправляли «Полковника» в психушку Витя Генкин, которого сняли с самолёта, привезли в «контору» на допрос, плакал и спрашивал, допрашивавшего его подполковника: «Чем я могу помочь Хадееву…».
А вины за Витей всего-то и было, читал «Архипелаг Гулаг»…
Сегодня – иди, читай…
Тогда же вынужден был Виктор уехать из Минска на долгие десять лет на Север, где работал на трассе бульдозеристом и экскаваторщиком, тянул газопровод «Дружба», пока не надорвал сердце и вскорости после окончания литературного института, выпустив всего одну книжку прозы, умер…
Говорят, не было в Минске диссидентского движения… Всё было тихо и благостно, все сидели, как мыши под вениками – это неправда…
Было диссидентство, но какое-то странное, сопротивление малолеток – наивных, чистых, готовых жертвовать собой ради друзей, веривших, что когда ни будь, всё будет не так…
Вот здесь на проспекте, на «броде» всё это начиналось, завязывалось…
Есть у нас в Беларуси одно «замечательное» человеческое качество, не помнить, или делать вид, что мы не помним ничего.
Дескать, всё замечательное, всё из ряда вон выходящее происходило и происходит где-то там, в чужих палестинах…
А, если присмотреться…
Судьба дворовой моей, дорогой, послевоенной шпаны клонировалась удивительным образом…
Одни пошли по тюрьмам за уголовку, другие вышли в люди…
Друзья юности – одни на Западе, на Востоке – преуспевающие и знаменитые, другие…
Кто сошёл в могилу до срока, кто живёт здесь невостребованный и забытый…
Не хочется прослыть злопыхателем, но удивительно, каждое новое поколение, считает, что история, культура начинается именно с него, что не является она единым потоком, приходящим из прошлого и продолжающимся в будущее, а только отдельно взятым отрезком, в котором умещается одна жизнь – его жизнь… Да даже и не вся жизнь, а сиюминутная её часть.
А, семена нашей юности, широко рассеялись по всему свету, в разных областях человеческого бытия – множество наших пацанов с Минского «брода»…
Даже со «свежим» Нобелевским лауреатом, Алфимовым, если бы потрепаться, многих знакомых припомнили бы…
Ведь учился он в знаменитой 42-й школе, ребят из которой мы не очень любили за заносчивость и отцов при должностях, но тем не менее были знакомы, общались, а потом, после окончания школы, сошлись в университетских аудиториях, на юношеских тусовках, здесь на минском «Бродвее»…
ГЛАВА 17