Это моя работа. Любовь, жизнь и война сквозь объектив фотокамеры

– Наши пути разошлись, и вскоре в него влюбилась моя подруга, Элинор, – продолжала бабушка. – Она с ума от него сходила, и ему она тоже нравилась. Сэл хорошо к ней относился, а она была готова для него на все. Постоянно готовила ему еду и старалась сделать все, что ему было нужно. Он много работал, чтобы она ни в чем не нуждалась. А я уже была с Эрни. Не пойми меня превратно, твой дед был отличным добытчиком и полностью мне доверял. Мне не приходилось показывать ему чеки из магазинов, а ведь мои сестры вынуждены были делать это. Твой дед давал мне полную свободу. Он позволял мне играть в карты на Квиннипиак авеню и никогда не говорил, что я должна возвращаться к определенному времени. Когда приезжали его братья, Эрни сидел за столом и смотрел, как мы играем. Сам он играть не любил, но сидел, смотрел и болтал с нами. У Элинор с Сэлом тоже все было хорошо. Они сохранили свой брак на всю жизнь. Я ни о чем не жалею. Твой дед, может быть, был чуть холодноватым человеком, но очень хорошим… Недавно я узнала, что у Элинор болезнь Альцгеймера – и быстро прогрессирует. И тогда я сказала: «Знаешь, Эрни, думаю, мне нужно позвонить Сэлу и выразить сочувствие – и пригласить его на кофе». – «Конечно», – ответил Эрни, даже не слушая меня. И однажды, когда твой дед был на работе, в дверь позвонили. Это был Сэл. Элинор уже была в специальной больнице, и он пришел один. Мы разговаривали, вспоминали те времена, когда нам было по шестнадцать лет и мы гуляли по главному бульвару Хэмдена. Я сказала, что мне очень печально узнать о болезни его жены. Мы допили кофе, и Сэл поднялся, чтобы ехать в больницу. Я проводила его до дверей, и там Сэл обнял меня. Он обнял меня и поцеловал так, как меня не целовали с тех золотых деньков, когда Сэл провожал меня с работы по главному бульвару. «Я больше пятидесяти лет ждал, чтобы сделать это, Антуанетта», – сказал он. «Я знаю», – кивнула я и закрыла за ним дверь. Его жена умерла через три дня, и я не позвонила ему. Я чувствовала себя странно. До того поцелуя я могла общаться с ним совершенно свободно. Но поцелуй все изменил. Даже телефонный звонок может все изменить. Но, знаешь, я забыла, что поцелуи могут быть такими. Когда мужчина обнимает тебя и целует по-настоящему. Это поразительное чувство. Не пойми меня неправильно, твой дед много работал, был хорошим добытчиком, но у нас с ним все было спокойно. Но как это могло быть? Разве можно было сохранить страсть так долго? Я готовлю еду, а Эрни не ест. Я говорю: «Эрн, давай выпьем кофе», – и он пьет, но никогда не просит сам. Мы едем домой от врача, и я предлагаю: «Эрн, давай остановимся и выпьем кофе в “Данкин Донатс”». А он говорит, что мы можем выпить кофе дома.

Я запомнила эту историю навсегда. И мне не хочется жалеть о поцелуях, которые я упустила.

***

Роман с Уксвалем был легким, спонтанным и романтичным. Я никогда прежде не испытывала ничего подобного. Когда у меня не было заданий за пределами Мехико, мы валялись в кровати допоздна и вставали, когда дольше лежать было уже нельзя. Мы уходили на долгие прогулки или грузили свои горные велосипеды в его машину и ехали на крутой, опасный холм к огромной статуе Богоматери Гваделупской – Ла Вирхен. Я любила Уксваля всем сердцем и делала для него абсолютно все – даже училась ездить на горном велосипеде и дважды в неделю проезжала пятнадцать миль в гору.

Единственное, чем я не могла поступиться, это была фотография. Мои снимки появлялись на первых страницах газет, но мне хотелось достичь большего – я хотела получать большие задания, работать для журналов, регулярно снимать для New York Times. Я хотела, чтобы читатели узнавали мои фотографии, чтобы снимки брали их за душу – как это произошло со мной на выставке Сальгадо в Аргентине. Это только начало. И я еще не была в Африке! Чем больше я работала, чем больше достигала, тем большего хотела.

Но фотография разлучала меня с Уксвалем, и это порождало в наших отношениях определенную напряженность. Каждый раз, когда звонил телефон, он уходил, защищаясь от моего неизбежного ухода. Он знал, что не может просить меня бросить работу. А работа эта была невозможна без поездок, без физического отсутствия дома. Я никогда не отказывалась от заданий – ни единого раза.

Как-то сентябрьским утром мы с Уксвалем валялись в постели, и тут в дверь постучал мой сосед Майкл. Я поняла, что что-то случилось, – никто из нас никогда не будил соседей по утрам, а в Мехико редко происходило нечто такое, что требовало срочной реакции. У нас не было кабельного телевидения, и мы поднялись в квартиру Мэрион. Я сидела перед телевизором и видела, как пылают и рушатся башни-близнецы. Я все еще не до конца проснулась и не поняла, что самолеты врезались в них намеренно.