Это – наша история

Все попытки капитала раздавить Советскую страну кончались провалом. Провалилась с треском объявленная экономическая блокада, захлебнулась интервенция, лопнул «санитарный кордон», треснул «железный занавес» и мир увидел Советскую державу в блеске силы и славы. Но это нисколько не уменьшило желание Запада уничто­жить нашу страну, вдохновлявшую трудовой народ капитали­стических стран на борьбу за свои права.

В 1932 году Бернард Шоу, вернувшись из поездки по Советскому Союзу, выступил на английском радио и, в своем обращении к Америке, в частности, сказал: «Перед ли­цом всей этой экономической некомпетентности, политиче­ской беспомощности и финансовой несостоятельности Россия гордится своим бюджетным активом. Население занято до по­следнего мужчины и женщины. Она не блистает своими рабо­тающими полным ходом, растущими фабриками, своими спо­собными правителями, своей атмосферой надежды и обеспе­ченности даже для бедняков, атмосферой, которой не знала еще ни одна цивилизованная страна». Но наши успехи только разжигали страсти Запада, продолжавшего искать средства для уничтожения большевистской России.

Социализм, коммунизм не воспринимался (и не воспринимается!!!) идеологами капитализма, как способ организации экономики, как научно обоснованное мировоззрение. Откровенное нежелание признать социализм как стадию раз­вития общества, как нормальный цикл в эволюции мировой экономики, служило основанием для обвинения большевиков в «экспорте революции», в «коммунистической экспансии», делало невозможным диалог СССР с мировым капиталом.

Средства массовой информации зарубежья: радио, пресса, сильнейшее идеологическое орудие государства – Церковь, отторгнутая от власти в СССР, бывшие господа и их верные слуги – вот та сила, которая продолжала яростно бо­роться с «красными», с большевиками. Слабела сила их вы­ступлений, но не слабел накал борьбы, источником которой была все та же ненависть, кипевшая с обеих сторон 20-е и 30-е годы. Не утихла она и к началу 40-х. Достаточно было устано­вить, что имярек – бывший офицер, помещик или дворянин, и это было равносильно приговору. Он, этот человек, воспри­нимался как враг.

Казалось бы, кончились 30-е годы (не менее напря­женные, чем 20-е) можно было бы и успокоиться! Можно бы, конечно, если бы СССР разрешили это сделать, ослабив поли­тическое давление. А кто-нибудь предложил многострадально­му СССР мир и благополучие? Наоборот. Что получал СССР в ответ на свои призывы к миру и разоружению? Презрительну­ю усмешку буржуазии и откровенное неприятие мирового ка­питала: ультиматум Керзона, происки Черчилля, соглашатель­ство Даладье и иже с ними…

Более того, попытка найти достойное решение во­проса взаимоотношений с гитлеровской Германией трактует­ся сегодня как преступление со стороны И.В.Сталина. Для чего это делается? Для того чтобы опорочить его? Не похоже. Оценить его работу можно по конкретным результатам, проанализировав и дав ему оценку вообще и в частности. За всей этой суетой вокруг его имени скрывается другая, более глубо­кая мысль, идущая из тех же антисоветских, вражеских глуби­н: опорочить и уничтожить коммунизм как научное течение. А главное - устранить партию коммунистов, в перипетиях идеологических баталий и политических сражений продол­жавшую быть единственной реальной, и могучей политиче­ской силой, сохранявшей завоеванные позиции после реорга­низаций, очищавшей свои ряды от приспособленцев, и восста­новившей свой авторитет у народа, который шел за ней с 1903 года.

Это больше всего и не устраивает нынешних мо­гильщиков коммунизма, рассчитывавших на волне новых вея­ний уничтожить компартию, как таковую. Впрочем, это их всегда не устраивало. И, если к началу 40-х годов, страна жила относительно мирной жизнью, то это совсем не означало, что это была спокойная жизнь. Все внутригосударственные потря­сения тех лет напрямую связаны с психологическим климатом в стране и уровнем культуры народа. Переход от войны к миру – явление очень сложное. А в стране, которая ДВА­ДЦАТЬ ЛЕТ жила, имея ФРОНТ ВНЕШНИЙ и ФРОНТ ВНУТРЕН- НИЙ – это мучительное и трагическое время. И управлять таким государством (и на такой территории) – очень непростое дело.

Не зажили раны первой мировой, кровоточили и ныли раны гражданской, братоубийственной. Воспоминания о павших, память о жертвах столь живы и горячи, что будоражи­ли всех: и победителей, и побежденных, вызывая социальную напряженность. Общество, как океан после бури – чем сильней штормит, тем медленнее успокаивается. По­этому народ еще не забывший голода, бесправия и безрабо­тицы, только-только начавший пожинать плоды своих трудов, получивший какой-никакой достаток (а таких было большин­ство) видел в большевиках верных товарищей. Но, как и раньше, во всем мире не нашлось ни одного государства, ко­торое захотело бы помочь СССР построить доброжелательные и равноправные отношения с капиталистическими странами..