Это – наша история

Коснемся теперь вопроса о реальных масштабах осуществления чистки. По страницам нашей печати довольно долго бродила и еще бродит цифра, названная походя Ворошиловым: «вычистили больше 40 тысяч человек». Однако эта цифра, брошенная знаменитым маршалом в состоянии чрезмерного, эмоционального всплеска, во-первых, сильно преувеличена, а во-вторых, далеко выходит за рамки того, что можно было бы назвать собственно политическим террором.

Дело в том, что наряду с политическими арестами в 1937-38 гг. была проведена повальная ревизия командирского состава Красной Армии. В итоге из армии уволили множество командиров по обвинению в пьянстве, моральном разложе­нии, хищении народного достояния, по причине инвалидно­сти, болезни и проч. Были также уволены лица, подпавшие под категорию «не внушающие политического доверия ино­странцы»: поляки, немцы, латыши, литовцы, финны, эстонцы.

Всего в результате поспешной и шумной кампании за два года уволили, в том числе и несправедливо 35020 чело­век. Эту цифру, скорей всего, и имел в виду Ворошилов. Од­нако современные комментаторы обычно забывают добавить, что почти 30 тысяч командиров опротестовали в верхах свое увольнение. В ответ была создана специальная комиссия Нар­комата Обороны СССР, которая в 1938-39 гг. восстановила в должностях 12461 командира. В том числе около половины уволенных «иностранцев». Таким образом, общее число лиц, как арестованных по обвинению в заговоре, так и уволенных в результате чистки составило 22559 человек.

Сколько же среди них было арестованных? То есть, сколько было тех, по отношению к кому правомерно понятие «большого террора»?

Уважаемый историк утверждает, что 11 июня 1937 г. было «положено начало большому террору, унесшему де­сятки тысяч наиболее подготовленных командиров». В плане чисто техническом нельзя не отметить мастерское употребле­ние здесь слова «унесшему». В читательской подкорке момен­тально само собой добавляется: «из жизни». Но автор-то этого не говорил. Вот так, простите, из нас подписчиков и читателей нынче делают лохов!

Между тем нет нужды напускать на газетную поло­су туман, когда под рукой есть вполне надежные документаль­ные источники. По существу вопроса они недвусмыс­ленно свидетельствуют, что по обвинению в причастности к заговору среди начсостава было арестовано: в 1937 году – 4268, а в 1938 – 3807 человек. Всего – 8075 человек.

Я не чувствую себя в нравственном отношении дос­таточно закаленным человеком, чтобы спорить с уважаемым профессором, много это или мало для «большого террора». Но я готов настаивать, что в любом случае это все-таки не «десят­ки тысяч». Впрочем, чтобы как-то обозначить масштабы собы­тий, напомню, что штатная численность начсостава РККА была в конце 1938 года 240 тысяч, а в начале 1940 года, то есть год после «большого террора», - 358 тысяч человек.

Примем также во внимание, что, хотя и не все, но достаточно многие из числа жертв террора с началом войны были возвращены в действующую армию, где доблестно сра­жались с врагом за нашу Советскую Родину. Ярким примером тому может служить знаменитый Константин Рокоссовский. Попав в жернова массовой чистки, он провел в тюремных за­стенках более двух лет, что не помешало ему, в конце концов, стать маршалом и дважды Героем Советского Союза, Марша­лом и Министром Национальной обороны Народной Польши, получить высшую советскую военную награду – орден «По­беды». Так что судьбы складывались в те суровые времена по-разному.

Все приведенные мною выше цифровые данные общедоступны. Они взяты из некогда сов. секретных отчетов Управления по начальствующему составу РККА Наркомата Обороны СССР, направленных в начале 1940 года в адрес ру­ководства ЦК ВКП (б). У меня нет никаких сомнений в их аб­солютной достоверности, поскольку не могу себе предста­вить, кто мог бы решиться в те годы потчевать ЦК партии «липой». Особенно в том, что касается обороны страны.

Насколько я знаю, впервые эти материалы, нахо­дившиеся до этого в секретном архиве Политбюро, были опубликованы в № 1 журнала «Известия ЦК КПСС» за 1990 год. Встречал я их позже и в некоторых других изданиях. Словом, немыслимо, чтобы они были неизвестны историкам, профессионально занимающимся предвоенным периодом.