Это настигнет каждого

- Приготовившись таким образом, он входит в кубрик, чтобы лечь в койку и поспать. Но он ложится не сразу. Он снимает штаны, если не сделал этого еще в помещении, где все моются, и начинает, пританцовывая, кружить по кубрику. Без всякого умысла, вероятно. Но мы этого не знаем. Он пританцовывает или подпрыгивает, прислоняется к переборкам, присаживается на диван или выглядывает в иллюминатор. Как бы то ни было, минут десять-пятнадцать он и не помышляет о том, чтобы забраться на верхнюю койку и заснуть. Он упивается хорошим самочувствием или старается на свой манер улучшить атмосферу в кубрике. Может, он хочет лишь подышать - по-другому, чем дышится на работе. О соседе по кубрику он, скорее всего, вообще не думает, а если и думает, то с чувством превосходства, потому что сосед этот - вполне заурядный тип, довольно уже пожилой, тогда как сам Лейф способен принимать любой образ, связанный с соблазном, и обладает властью, обусловленной его юностью, и полон впечатлений, даже десятой доли которых он еще не опробовал, не испытал на себе. У него, конечно, уже накопился разного рода жизненный опыт, но девять десятых его естества пока этим опытом не затронуто, не измерено в своих глубинах. Лейф не знает собственных бездн. Да и зачем ему знать? Красота защитит его от любых неприятных неожиданностей.

Матье больше не перебивал Гари; ему хотелось плакать; но в нем, как он чувствовал, воцарилась засуха. Он даже не старался представить себе этого матроса Лейфа. Он просто терпел слова, падавшие на него, как струи дождя.

- Но Йенс не спал, - рассказывал Гари. - Как правило, не спал... Или просыпался, как только Лейф заходил в кубрик... Потому что, бодрствующий или спящий, он только и ждал возможности увидеть маленького Авадонна. Возможности тайком, с полузакрытыми глазами, наблюдать, как тот носится по кубрику, делая даже воздух радостным и красивым... И еще - вдыхать его запах, запах металла или ключевой воды... если, конечно, это не запах одеколона. Йенс ни о чем не думал и ничего для себя не хотел. Он побывал во многих борделях. Но еще никогда не пользовался услугами мальчика по вызову или продажного юнца, не говоря уже о матросах. Такое он считал непристойностью, дурной привычкой - как бы долго не длился рейс и сколько бы похотливого желания не скапливалось у моряков под ногтями. Но Йенс не мог спать, когда Лейф выделывал в кубрике свои танцевальные па... или как назвать то, что он вытворял. Он должен был смотреть.

- С полузакрытыми глазами, - сказал Матье, - тайком... как вор.

- Он в самом деле крал что-то от этих минут, - сказал Гари, - и от прекрасного образа. Он ведь не слышал о серафиме Аваддоне, который был столь красив, что хотя и пал очень низко, потеряв невинность, но любви Абдиила, другого ангела, лишиться не мог. Откуда бы Йенсу знать такое? Я сам узнал это только от тебя...

- Да-да,- сказал Матье, тронутый тем, что Гари помнит его рассказ. - После всех прегрешений Аббадоны, когда он с душой, полной страха, уже приготовился к гибели, пробудилась краса его юности светлой - так говорит Клопшток. И Абдиил задрожал над ним. Он не в силах был выдержать вид Приближающегося. Он задрожал над ним и обнял его[68]...