Это настигнет каждого

- Странно, но нынче ночью я уже раз открыл для себя, что не могу спрятаться, что я больше не защищен. Ты же остался другим, одетым. Ты не был отторгнут от привычных условностей.

Без единого слова Андерс начал раздеваться. В первый момент Матье не понял, что мальчик собирается предпринять. А потом куртка уже валялась на полу и брюки были расстегнуты.

- Нет, я не хочу, не делай этого!

- Мне бы лечь в постель, - ровным голосом сказал Андерс, - это необходимо.

Рубашки под курткой нет. Куртка разодрана. В штанах, на бедре, зияет дыра. Вот он стоит голый, только какой-то обрывок ткани прикрывает чревное сплетение и пупок. И эта тряпка пропитана кровью. Тряпка, серого цвета; посередине - кровяное пятно.

Матье показалось, будто он получил удар в грудь... и затем второй, еще более болезненный; куда именно, он бы не мог сказать. Он не понимал, от кого или от чего исходил удар. Как бы то ни было, тело его содрогнулось вплоть до корневой системы кровеносных сосудов. Слабость в коленях. Но все же он знал, что не воспоминания одолели его; они-то едва всколыхнулись. Потрясение, которое он испытал, походило скорее на результат жесткого хирургического вмешательства, предпринятого без подготовки, без наркоза. Как если бы он вдруг осознал внезапную потерю какого-то внутреннего органа, ставшую одной из ступеней утраты собственной личности.

И сразу же вслед за тем в нем вспыхнула властная сила сострадания, несказанный порыв симпатии и желания помочь. С трудом он подавил в себе крик. Теперь он приблизился к мальчику.

- Андерс... откуда мне было знать, что ты так страдаешь. Ты порвал рубаху, чтобы перевязать рану. Непостижимо, как ты терпел эту жуткую боль... со времени нашей встречи... и ничем не выдал, что ранен.

Он не осмеливался говорить громко или быстро. Он взял мальчика за плечи, осторожно поднял его, донес на руках до стула, заботливо усадил.

- Я проявил недопустимое легкомыслие. Мне следовало настойчивее тебя расспросить, когда я заметил, что ты еле ходишь. Я, конечно, какое-то время тащил тебя на закорках; но обращаться с тобой нужно было гораздо бережнее.

Андерс вытянул ноги вперед и с мальчишеской решимостью одним рывком сдернул с себя прилипшую повязку. У него вырвался глухой стон. Пузыри слюны выступили на губах, лопнули. Потом он спокойно сказал:

- Возьмите свечу. Посмотрите на меня внимательно! Во мне проделали дыру. Я открыт.

Матье застыл, не решаясь стронуться с места. Отголосок стона еще звучал у него в ушах, как если бы доносился из прижатой к уху раковины. Потом он все же сходил за огарком свечи и осветил рану. Она была небольшой: разрез с грязью по краям; но уходила далеко вглубь, и на дне ее открывалось нечто розово-круглое, крошечная часть кучерявой внутренней картины: нечто такое, что имело отношение к земным материям, к происхождению этого юг пятнадцати- или шестнадцатилетнего существа.

Матье поставил бутылку со свечой на прежнее место. Он размышлял, что ему сказать, что сделать. Андерс его опередил.

- Дела мои плохи. Искать для меня врача бессмысленно. Врачи в этом городе спят; они черные. Кроме того, улицы занесены снегом. И от холода легкие станут как камень.

- Милосердие наверняка где-то существует, - сказал Матье. - Если я готов пустить в ход все: мою любовь к тебе, мысли, порождаемые моим мозгом, влагу у меня во рту, чтобы тебя напоить, кровь моей плоти, чтобы насытить тебя, мою одежду, чтобы тебя согреть, - значит, сюда должно проникать и какое-то иное милосердие, кроме нашего.

Андерс слегка потянулся, и в его взгляде мелькнуло неосознанное, печальное вожделение к себе.

- Как бы я был красив, не имей я на себе этой грязи! Как хорошо могло бы нам быть друг с другом! Я бы раздарил всё...

- Молчи!

- Если бы меня не изуродовали, мы бы никогда друг с другом не встретились. Вы бы не попали в этот город. Нас обоих хотят погубить, одного посредством другого...

- Не хочу слушать смутные речи, - вырвалось у Матье. - Голос его звучал теперь жестко. Как ни прискорбно, но он, все преувеличивая, уловил в сказанном только непристойное - а не простодушную жалобу об утрате радости, не получившей еще никакого имени.

- Сама жизнь состоит из смутных событий, - наставительно сказал мальчик, - и в смутных речах таится разумный смысл.