Читаем Это они, Господи… полностью

Остаётся лишь добавить, что именно в том 1946 году за этот самый перевод «Божественной комедии» с его «сумрачным лесом, загораживающим дорогу к коммунизму», Михаилу Лозинскому (1886–1955), другу Анны Ахматовой и Николая Гумилёва, была присуждена Сталинская премия первой степени. Одновременно с повестью Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Вот была забота о литературе, вот размах — от прославленного в веках Данте до никому неведомого Некрасова, от мифического Ада до реального Сталинграда.

А Михаил Леонидович Лозинский, между прочим, когда после революции его уговаривали эмигрировать, сказал: «Каждый уходящий из России подрывает дело сохранения её культуры, а её надо беречь во что бы то ни стало. Если все разъедутся, наступит тьма, и культуру ей вновь придётся принимать из рук иноземцев. Нельзя уходит и смотреть через забор (тем более, через океан, — В. Б.) как она дичает и пустеет. Надо оставаться на своём посту. Это наша историческая миссия» (Цит. по Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. М., 1997.Т. 2, с.631).

Цепкая мудрость поэта

Затронутая выше тема переодеваний Евтушенко необъятна, но, может, быть, особенно впечатляюще является из сопоставления двух его книг — «Точка опоры», вышедшей ещё в Советское время, в 1981 году, и «Политика — привилегия всех», выскочившая в 1991 году как раз к разгару контрреволюции.

В первой собраны литературные портреты многих уже умерших поэтов и тогда живых: Блок, Маяковский, Есенин, Смеляков, Твардовский, Мартынов, Кедрин, «большой поэт Степан Щипачёв». Среди такого обилия не оказалось Пастернака. Это как же? Ведь автор объявил его «самым знаменитым русским поэтом XX века», а роман «Доктор Живаго» — «самым знаменитым романом» того же XX века, даже не русским, а всемирным. И вот те на! Ну, какая застенчивость. Казалось бы, а чего стесняться-то? Ведь тогда было уже больше двадцати лет, как Пастернак умер. И покрупнее же он, чем «большой поэт Щипачёв». Ан, нетушки! А что скажут в ЦК?

Но сопоставим книги. В первой — 27 портретов автора, во второй — 53. Среди фотографий и такая, где автор в джунглях Амазонки схватился с гигантской анакондой, голову которой держит змеелов-профессионал. Да, рост — 100 %. Вот ещё когда поэт добился удвоения ВВП. В первой книге он фигурировал на фотографиях в обществе Щипачёва, Смелякова, Мартынова и других лучших друзей. Во второй книге их нет, а появились Антокольский, Окуджава, Высоцкий. А Щипачёв уже не «большой поэт», а «небольшой поэт, но большой человек».

Дальше. Там были любимые писатели Хикмет и Распутин, теперь они отставлены, их заменили любимые американские писатели — Миллер и Апкайк. Был наш композитор Эдуард Колмановский, с которым Евтушенко сочинял совсем не плохие песни, здесь — американский композитор Пол Винтер, с которым Евтушенко ничего не писал. Наконец, там — коммунисты Фидель Кастро и Луис Корвалан, здесь — антикоммунисты Ричард Никсон и Генри Киссенджер.

Кроме того, в первой книге поэт являлся нам в обществе рабочих — и советских, и американских, теперь все представители советского рабочего класса, те самые «передовики сельского хозяйства и социндустрии», изгнаны, забыты, а американские приумножены. Да, были раньше строители Колымской ГЭС, магнитогорские металлурги, портовики Лены — теперь они поэту не нужны. Странно? Ничуть. Это и есть та «цепкая мудрость», которой восхищался поэт: он уже тогда готовил свою передислокацию в Оклахому. Ну, как при всём этом мог Медведев не дать ему премию! Скоро и орден даст, как Чубайсу.

Есть на телевидении такая передача — «100 вопросов взрослому». Евтушенко там, разумеется непременный активист, ударник, стахановец. И вот ребятишки спрашивают его:

— Дядя Женя, что ж это вы так всю жизнь — то туда, то сюда, и крутитесь, и вертитесь, и сигаете вверх, и ныряете вглубь?

— А это, милые детки, цветы вы мои жизни, — отвечает поэт, — это называется эволюцией взглядов, это развитие, прогресс, нанотехнология.

Ну как такому не отмусолить 5 миллионов. Да ещё мало! Он же Путину и Медведеву заменяет сразу и покойного Собчака, и отставного Буша, и чего-то замолчавшую вроде Новодворскую.

ИЗ ЖИЗНИ ДВОРЯНИНА ТОЛСТУШКИНА!



С. Буденный, Б. Ельцин, Б. Васильев


Писателю Борису Львовичу Васильеву, ветерану КПСС, лауреату премии Ленинского комсомола, исполнилось 85 лет. Радость-то какая! Да как же! Вот ведь что в эти лучезарные юбилейные дни мы услышали о нём с телеэкрана, прочитали в газетах и в интернете: «Чистый и добрый человек, русский потомственный интеллигент»… «русский классик, потомственный дворянин…». Чуете? Классик!.. Потомственный!.. Или: «То, что такой удивительный человек встретился мне на жизненном пути — это счастье. Человек с большой буквы». Слышите? Счастье! С большой!.. Это Василий Лановой. И дальше он же: «В наши меркантильно-продажные времена он сумел сохранить и честь и достоинство»… Сумел!.. А тут ещё его прекрасное интервью американской газете The №w Times. Как же! Цивилизованное сообщество должно знать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

188 дней и ночей
188 дней и ночей

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «Повторение судьбы» и «Одиночество в Сети», сборников «Любовница», «Мартина» и «Постель», очередной смелый эксперимент: книга написана в соавторстве, на два голоса. Он — популярный писатель, она — главный редактор женского журнала. Они пишут друг другу письма по электронной почте. Комментируя жизнь за окном, они обсуждают массу тем, она — как воинствующая феминистка, он — как мужчина, превозносящий женщин. Любовь, Бог, верность, старость, пластическая хирургия, гомосексуальность, виагра, порнография, литература, музыка — ничто не ускользает от их цепкого взгляда…

Малгожата Домагалик , Януш Вишневский , Януш Леон Вишневский

Публицистика / Семейные отношения, секс / Дом и досуг / Документальное / Образовательная литература
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное