Это по-настоящему

Не упоминай о пластической хирургии – К. клянется, что никогда к ней не прибегала, но все актеры это делают.

Не заводи разговор о: политике, экономике, ее детстве (выросла в трейлере, старается об этом не упоминать), двух ее последних работах (провал), экологии, …

Я мотаю головой: то ли я ничего не понимаю, то ли здесь на самом деле нет ни одной темы для разговора, а перечислено только то, что нельзя обсуждать. И список очень длинный.

Стараясь не закричать в панике, я тру глаза руками. Похоже, мать Окли просто очень нервная. Об экологии-то почему нельзя говорить? У нее травмирующие воспоминания, связанные с изменением климата?

У меня опять звонит телефон, на экране высвечивается номер Тайриса. Это означает, что на самом деле звонит Окли.

Интересно только, какой именно Окли – добрый и милый или тот мерзавец, который насильно поцеловал меня взасос вчера вечером?

– Клаудиа говорит, ты сегодня встречаешься с моей матерью.

– И тебе привет, – бурчу я. Понятно. – Сегодня отличный день, правда?

Он игнорирует мой сарказм:

– Она наверняка будет тебе рассказывать, какой я эгоистичный, ужасный сын…

– Почему это она считает, что ты ужасный сын?

– Потому что я подал на выход из-под опеки в пятнадцать лет.

Ой, точно. Я совсем забыла, что Ок не поддерживает отношений с родителями. Тогда понятно, почему они никогда ему не звонят.

– А почему ты так поступил? – спрашиваю я и готовлюсь к тому, что сейчас он огрызнется. Но он спокойно продолжает.

– У нас были разногласия по поводу моей карьеры. Отец хотел, чтобы я бросил музыку, – говорит он равнодушным тоном. – Неважно. Вообще я просто хочу тебя предупредить. Тебе, конечно, будет приятно слушать, как она поливает меня грязью, но просто воспринимай все это с долей сарказма, ладно? С того времени она мне звонит только пару раз в год, да и то когда ей что-то от меня нужно.

– Ладно. – Слова Окли заставляют меня усомниться в сказанном. – Ты точно больше ничего не хочешь сказать?

– О чем?

Ну, вообще-то можно было бы извиниться.

– Ну не знаю… Просто мне казалось, ты хочешь что-то добавить. По поводу вчерашнего. – Я довольно откровенно намекаю.

– Не-а, – в его голосе появляется раздражение, – а ты ничего не хочешь мне сказать?

– А что, должна?

– Ну, значит, мы закончили.

И Окли кладет трубку, не дожидаясь ответа. Это меня одновременно удивляет и злит – он что, правда считает свое вчерашнее поведение нормальным? Конечно, я обязана ему подыгрывать перед камерами, но это же не значит, что можно против моей воли делать подобные вещи и еще над этим смеяться.

И почему я продолжаю ему сочувствовать? Ну подумаешь, он в ссоре со своими родителями. У него есть все, о чем большинство людей не смеет и мечтать. Он совершенно не стоит моего сочувствия, особенно после своей вчерашней выходки с «как меня зовут», за которую даже не извинился!

Я со вздохом подхожу к шкафу и ищу что-нибудь «симпатичное и не вызывающее». В итоге мой выбор падает на желтое летнее платье с маленькими зелеными цветами вдоль ворота и джинсовую куртку. Я с тоской смотрю на свои кеды, потом беру коричневые ботильоны… и все-таки надеваю кеды. Мне безразлично, что Катрина Форд может не одобрить сочетание кедов и платья. Между удобством и красотой я всегда выбирала удобство.

Я расчесываю волосы, когда в комнате появляется один из близнецов. Кажется, это Шейн, но я слишком сосредоточена на прическе и не оглядываюсь.

– Ты что, куда-то собираешься с Оком? – возбужденно говорит он. – Он приедет за тобой?

Хм, с каких это пор он его так называет?

– Нет, я иду обедать с его мамой. И меня заберет машина.

Он выглядит очень расстроенным. Да, это точно Шейн. Спенсер лучше маскирует свои эмоции.

– А… Ну ладно. Он не говорил, когда опять придет?

Если это будет зависеть от меня, то никогда. Одно дело изображать отношения с ним на публике, а другое – приглашать его к себе домой. Здесь моя зона комфорта и безопасности.

– Нет, – говорю я.

– Но мы же все равно пойдем в гости к его другу? У которого рампа на заднем дворе?

Я понятия не имею, о чем он говорит.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, он говорил мне по телефону пару дней назад…

– Когда это ты с ним разговаривал по телефону? – требовательно спрашиваю я.

– Пару дней назад, – повторяет Шейн. – Не тормози, Вонн.

Вот умник.

– Окли тебе звонил? Зачем?

Шейн живо кивает:

– Он хотел узнать, как дела с досками, поставили ли мы на них колеса и все такое. Я сказал, что поставили, а потом, что очень жалко, если ему нельзя ходить в скейт-парки, потому что тогда он мог бы показать нам какие-нибудь трюки, а он сказал, у него есть друг – профессиональный скейтер, и у него дома есть своя рампа, и обычная, и вертикальная, и что можно попробовать с ним договориться и как-нибудь туда пойти, – тараторит Шейн.

Я ничего не понимаю. Окли не рассказывал мне, что болтает с моим младшим братом.