Это по-настоящему

– Знаешь, что в школе про это думают? Парни считают, что я тупица. А девушки – что лузер. Вчера я был на вечеринке, и все мои друзья нашли себе кого-то. Столько возможностей, и только я, как дурак, стою в углу, засунув руку в трусы, потому что моя девушка – которая должна быть здесь со мной, – целуется на глазах у фотографов с каким-то кретином!

Я практически вижу, как у него на губах от злости выступает пена. Но ответить мне нечего. Он прав. Если бы все было наоборот, я бы очень расстраивалась, глядя на фотографии УУ с его новой «девушкой». И мне бы тоже было сложно поверить, что все это не по-настоящему. На этих фотографиях я вовсе не выгляжу расстроенной или недовольной. Даже наоборот… радостной и счастливой.

– Мне жаль… – тихо говорю я.

– Мне тоже, – говорит он после паузы.

– В смысле? – переспрашиваю я, хотя на самом деле все понимаю. По нотке самодовольства, которая сквозит в его голосе, несмотря на виноватый тон.

Вместо ответа он снова молчит. А потом опять ругается.

– Слушай, давай я вечером приеду. И мы об этом поговорим.

Если честно, я не хочу об этом говорить. Не хочу ничего знать. И все равно почему-то говорю:

– Скажи сейчас.

Но УУ упрямится:

– Нет. Я хочу тебя увидеть. Занятия заканчиваются в шесть. Сразу после этого я двину к тебе, так что буду около восьми. Тогда и поговорим.

Но сейчас только три! Он хочет, чтобы я пять часов не находила себе места, потому что собирается сказать мне что-то ужасное? Как вообще так можно?

– Скажи мне сейчас, ну пожалуйста, – умоляюще говорю я.

Но он отвечает:

– Я вечером приеду.

И кладет трубку.

______

Все остальное время я занята тем, что места себе не нахожу в ожидании приезда УУ. Пейсли приходит с работы и застает меня на кровати, свернувшуюся калачиком, за просмотром слайд-шоу наших с УУ совместных фотографий. На экране мелькают эпизоды из школьных времен. Но если раньше они заставляли меня улыбаться, то сегодня я не могу заставить себя думать о хорошем, как ни стараюсь.

– Ты в порядке? – с тревогой спрашивает Пейсли.

– Все нормально, – говорю я, но это неправда.

– УУ разозлился из-за поцелуя? – предполагает она.

Я с грустью киваю. Пейсли подходит ко мне, садится на кровать и гладит по волосам.

– Все сложнее, чем ты ожидала, да?

На экране появляется наша фотография на пляже. Он обнимает меня, и на его лице счастливая улыбка. Наверное, он больше никогда так на меня не посмотрит.

– По-моему, он вчера с кем-то сошелся на вечеринке. – Я захлопываю крышку ноутбука. – Собирается сегодня приехать и что-то мне сказать, потому что «ему тоже жаль».

Пейсли неодобрительно поджимает губы. Не знаю, что именно она не одобряет – поступок УУ или то, что он приедет без предупреждения. Вероятно, и то и другое.

– Ну, если он тоже не заключил контракт по поводу фальшивых отношений с какой-нибудь знаменитостью, это довольно мерзко с его стороны, – говорит она.

– Но разве я имею право на него сердиться? – возражаю я, разрываясь от вины и гнева на саму себя. – Я же вчера целовалась с Окли.

Хотя на самом деле это он целовался со мной.

– Но это же не по-настоящему. Ты актриса, которая играет роль.

– Да, но УУ-то не в курсе!

Рука Пейсли ложится мне на плечо.

– Я хорошо тебя знаю. И я уверена, что ты рассказала УУ все, что могла, не нарушив соглашения, и если у него есть мозги, остальное он мог додумать самостоятельно. Так что если он тебе изменяет, это совершенно не твоя вина. – Она вздыхает. – Я не скажу Клаудии, что он сегодня приедет. И в будущем тоже можешь приглашать его когда захочешь, хоть это и запрещено. По крайней мере, фотографы возле нашего дома пока не дежурят.

Я сжимаю кулаки. Меня ужасно все это раздражает, хотя я понимаю, что Пейсли права. В другое время, когда ко мне приходил УУ, Клаудиа устраивала какое-нибудь пресс-событие для Окли, чтобы все внимание было сосредоточено на нем, а не на мне.

– Ты точно в порядке? – спрашивает Пейсли.

– Конечно. – Я вылезаю из кровати. Сидеть и страдать делу не поможет. – Испеку-ка я торт. У тебя есть пожелания? «Красный бархат»? Шоколадный фондан?

Пейсли обдумывает варианты, и на ее лице появляется улыбка:

– А как насчет твоего молочного торта?

– «Трилече»? Можно.

За готовкой я могу отвлечься от размышлений об Окли, УУ и вообще о том, как запутанно все стало в моей жизни. По крайней мере, теперь я не беспокоюсь по поводу отсутствия планов на будущее, а то повышенная тревожность доведет меня до язвы желудка еще до совершеннолетия.

УУ приходит только в половине девятого, и к этому моменту я на взводе. Мы не говорим ни слова – молча поднимаемся наверх, входим в мою комнату, закрываем дверь и несколько секунд просто смотрим друг на друга.

Он выглядит как обычно: джинсы, рубашка поло, кроссовки и бейсболка козырьком назад. Но нет его привычной ухмылки, и в глазах появилась какая-то прохладца.

Через несколько секунд он падает на мою кровать, хотя знает, что меня это бесит. Я люблю порядок, а он постоянно все портит, но сейчас я чувствую себя такой виноватой, что у меня не хватает духу попросить его встать с кровати и сесть на стул, как сделал бы нормальный человек.