Это внутри

Луис обернулся и серьезно взглянул на него.

— Никогда не полагайся на ярость. Амок* делает тебя беззащитным.

Шутливые поединки, прогулки и разговоры. Сайхем перестал бояться и все больше расслаблялся, теплым воском перетекая в пальцах Луиса. Он даже согласился с тем, что далеко не все ученые —  это вивисекторы в окровавленных фартуках, и могут принести пользу, открыв еще неизвестные ему самому свойства дара.

Фернандес старался не слишком давить на Сайхема, но его терпение таяло. Разгадка все еще была недоступна, и это раздражало.

Джереми Сайхем. Луис осознавал, что у них есть нечто общее. Не характер, не опыт, не взгляды на жизнь, а что-то неуловимое, проявляющееся неожиданно для обоих. Сказанное слово, считанная мысль, незаконченная, но понятая фраза.

Игра в скраббл* по сети окончилась ничьей, Луис валялся на кровати с ноутбуком, Джереми с планшетом сидел на полу, опершись о сползшее одеяло. Он рассуждал об очередной философской ерунде, Луис лениво отвечал парню, перефразируя его же собственные слова, это получалось у агента автоматически. Он мысленно выстраивал предстоящий разговор с адресатом в затерянной в горах Перу деревенькой, да и Николсон теребил его уже второй день...

— Ты думаешь так же? — спросил Джерри, откинув голову на кровать.

— Конечно, — ответил Луис и рассеянно улыбнулся. — Иногда мне кажется, что из всех людей меня понимаешь только ты.

Батарея компьютера показывала предел заряда. Фернандес перевел взгляд на валяющийся на полу шнур и случайно встретился глазами с Джереми. На мгновение застыл, потом резко поднялся с кровати и торопливо проговорил, поставив компьютер на стол:

— Уже поздно, мне завтра нужно съездить по делам в Ньюпорт.

Он слышал, как Сайхем встал, и попрощавшись, закрыл за собой дверь.

Луис с облегчением захлопнул крышку и выпрямился. Этот взгляд… Он узнал его. Всего один человек смотрел на Луиса так, и это было очень, очень давно. Арманда де ла Серна. Но материнская любовь была бесполезна, ведь она не смогла уберечь, защитить и даже понять… она была слабостью, а не силой. В этом Луис убедился много лет назад.

Он помнил себя, взъерошенного одинокого мальчишку с фальшивым возрастом, с искусанными губами, с руками по локоть в горелом жире очередной кастрюли, в углу кухни, кишащей крысами.

Он знал, как выглядел бы сейчас в своих собственных глазах. Как он выглядит в глазах Джереми. И методично, ровно, будто следя за делениями шприца, загонял в парня то, чего жаждал в свои семнадцать больше всего на свете. Принятие. Утешение. Надежду.

Глаза Сайхема были голубыми, а не черными, но в них отражалась та же самая жажда. И Луис пользовался этим, нагло, бесстыдно, даже с каким-то садистским наслаждением выкручивая ему, а заодно и себе-прошлому, руки. Он хотел добиться от Джереми Сайхема безоговорочного доверия, подчинения, привязанности, но это…

“Какого дьявола?!”

Луис стиснул зубы.

“Результат все равно один, и это главное… Именно это, и ничто другое“.

Переплавить эмоции в злость — просто. Перенаправить ее — еще проще.

“Чертов щенок, я заставлю тебя расколоться…”

Он саданул кулаком в подушку, ожидая увидеть летящие перья, и вспомнил, что внутри нее лишь комковатый, дешевый и практичный синтепон. Перьевые подушки остались в его детстве, настоящем детстве, вместе с ободранными коленями и первыми несбыточными мечтами.

***

Набережная Черритауна была пуста, снег рассказывал накопившиеся за день истории. Неуверенные следы мягких сапожек, отпечаток коленок и широкой подошвы зимних ботинок там, где упавшего в снег карапуза подобрал отец. Голубая варежка. Рассыпанные черточки птичьих лапок и вмерзший в наст кусок булки, которую безуспешно старались распотрошить воробьи, и, не преуспев, удовольствовались более мелкой добычей. Длинная полоса протектора велосипеда, чье колесо занесло на покрытый снегом газон, полузасыпанный лист с росчерками формул и нарисованными карандашом пляшущими человечками.

Таня глотнула кофе и перегнувшись через парапет, сбросила обломок льда вниз. Прозрачный кусок запрыгал по корке замерзшей воды у набережной и съехал в темноту медленного потока.

— Знаешь, — хихикнула Дина, — иногда мне кажется, что Элис родилась уже замужем за Джеффом…

Таня взглянула на нее, задержав взгляд на красном шарфе. У нее самой был точно такой, но зеленый, в цвет глаз, подарок Элис к недавнему Дню Благодарения.

— Это большое счастье, — серьезно ответила Таня.

Заснеженные ели на другом берегу казались праздничной декорацией, посыпанной сахарной пудрой.

Дина подняла брови.

— Я была уверена, что ты против идеи брака, как таковой.

— Ну да, — хмыкнула русская, — свобода, равенство, и прочая херня…

Она грустно улыбнулась.

— Мне было девятнадцать лет, — начала Таня, вытряхнув в рот остатки кофе, — я ходила на курсы продвинутой самообороны, дважды чемпионка области, гонора выше крыши…

Она усмехнулась и опустила глаза. Картонный стаканчик превратился в комок.

— Наш тренер повредил бедро, а заменой оказался Алексей.