Но чем помог? Должен был посидеть рядом, как-то отвлечь от мрачных мыслей. Так нет, снова целоваться полез. Испугал, наверное? Идиот.
«Приди в себя», – талдычу мысленно.
Только вот… Помогает ли?
Хотел бы я сказать, что на морозе мой член остыл… Но в диагностике его состояния будет уместнее заметить: закостенел.
Блядь…
– Ян? Это ты? – доносится из спальни, едва только хлопаю входной дверью.
– Я, – успокаиваю ее, проворачивая замок и выключая свет.
Бросаю на вешалку куртку и, сунув ладони в карманы брюк, медленно шагаю в спальню. Нахожу Ю на шкурах у камина. Она смотрит на пламя, пока я не опускаюсь рядом и не накидываю поверх ее плеч руку.
– Пахнешь сигаретами… – шепчет совсем тихо, глядя на мои губы.
– Прости, – выдыхаю, притягивая ее к груди. – Нужно было прокоптиться.
– Все нормально. Я привыкла. Мне это даже нравится, – выдав это, трется носом о мой подбородок.
– Не холодно? – беспокоюсь пару минут спустя, когда замечаю, как из-под банного халата показываются босые ноги Ю.
– Нет. Мне комфортно.
Киваю, принимая такой ответ. И все же накрываю одну из маленьких ступней ладонью. Обнаружив, что она ледяная, растираю. Когда разогреваю, принимаюсь за вторую. А потом поднимаюсь чуть выше – поглаживаю голень.
– Немного успокоилась? – выдыхаю Ю на ушко.
Заодно и целую там.
Она так пахнет, что я снова пьянею.
– Да.
– Хорошо.
– А ты… Горячий, – говоря это, скользит пальцами по моей груди.
Напряжение тотчас уходит спазмами в живот. И я, блядь, не то что чувствую, как дергается мой член… Я это движение вижу. Прочистив горло, перемещаюсь и прикрываю пах найденной поблизости декоративной подушкой.
– Из-за огня, наверное, – сиплю в надежде, что Ю не заострит внимание на слишком длинной паузе.
– Нет. Дело не в огне, – отражает она мягко. – Ты и в ванной ощущался таким, – шелестит с придыханием. – И вообще… Ты всегда такой.
– Кхм… Может быть.
– А ты… – почему-то наш диалог становится каким-то напряженным. – Ты уже бывал в Киеве?
– Да. Много раз.
– А я – никогда. Там красиво?
– Угу. Думаю, тебе понравится.
– Понравится, – соглашается Ю. – Ян… – начинает и замолкает. – Ян, кажется, ты забыл о своем правиле.
– Каком правиле? – хмурюсь я.
Что еще нарушил?
Блядь…
– «Обещаю, что не трону тебя, пока ты сама не сдернешь передо мной трусы», – цитирует Ю, задыхаясь и краснея. Так забавно слышать подобное из ее уст и видеть охватывающее ее смущение, но засмеяться я, естественно, не могу. У меня внутри все клинит, пока Юния не добавляет: – Ты сказал, это будет нашим условным знаком…
– Угу.
– Я сняла… А ты не тронул…
– Блядь… Ю… – выдыхаю с таким трудом, что горло продирает. – Ты сейчас серьезно?
Не верю.
Мать вашу, конечно, не верю. Это же моя Ю.
Но…
Она осмеливается поднять взгляд и кивнуть. Ее глаза светятся. Сигналят тем самым зеленым. А я пошевелиться не могу. Внутри все загорается – от паха и до глотки. А после волны дрожи – и выше, и ниже. По всему телу разносится жар. С этим пламенем его раскидывает в объемах и силе. Кожа натягивается – кажется, вот-вот треснет.
– Я… Блядь… – рублю с паузами между сиплыми вздохами. – Я сейчас взорвусь, Ю, – рычу жестко, но определенно мучительно. Мать вашу, я же три месяца на сухпайке! И не просто на сухпайке, а на сухпайке рядом с Юнией Филатовой. Накален настолько, что уже буквально дымлю. – Зай… – смягчая тон, тянусь к поясу ее халата.
Пока распутываю узел, перед глазами вспышки летят. Мои чертовы руки дрожат, а я задыхаюсь. Прежде чем раздвинуть полы, замираю. Смотрю Ю в глаза. Вижу, что она испугана и вместе с тем… Мать вашу, она возбуждена. Целую ее. Стремительно и порочно, пока она не начинает серьезно задыхаться. Доходит до всхлипов. Но я знаю, что это не связано ни со страданиями, ни с огорчением, ни со страхами. Ощущаю, как чувственно ее трясет. И меня, блядь, вместе с ней шароебит.
– Я сейчас взорвусь, – повторяю на выдохе.
Сжимаю Юнию, покрываю одурелыми поцелуями ее шею и медленно проскальзываю ладонью в вырез халата. Она замирает, едва прощупываю нежную и упругую мягкость, под которой будто бы насмерть разбивается ее сердце.
Цепенею следом, чтобы подумать. Но все, что я понимаю – Юнию уже капитально колотит. С шумом выпаливаю через ноздри вскипевший внутри меня концентрат и впиваюсь в шею Ю зубами.
Она вскрикивает, а меня вдруг догоняет осознание, заставляющее отпрянуть и безумно искать глазами ее глаза.
– То есть на тебе и сейчас нет трусов? Нет ничего? Совсем ничего?
– Нет, – шепчет Ю то ли пристыженно, то ли испуганно. – У меня просто… У меня нет чистого белья.
Сглатывая, прикрываю глаза. Темноты недостаточно, поэтому я прижимаю поверх еще и ладонь. Чувствую Ю каждой клеткой.
– Я сейчас понял… Кажется, я переоценил свои силы… Если я тебя увижу… – хриплю со странной одышкой, которой не страдаю даже после получасового бега. – Должен признать, мне будет трудно остановиться. Так что лучше нам сегодня не экспериментировать.
– Не нужно, Ян… – полагаю, что соглашается с трезвой частью меня. Пока не добавляет: – Не останавливайся.
63