Это всё ты

И Ю засыпает. Я же, едва уловив, как выравнивается ее дыхание, открываю глаза и до рассвета их не смыкаю.

Когда в комнате становится прохладно, натягиваю на неподвижную заю одеяло. Сам прижимаюсь к ее боку насколько могу крепко. Тревожить не хочу.

Внутри столько энергии… Накачала Ю такой мощью, мир готов покорить. Гоняю в голове различные мысли, строю планы и раскидываю, что и как должно быть, когда уедем вместе в Киев.

«Ты, блядь, нажестил, конечно… Надо было мягче…» – сокрушаюсь, пока перемотка событий ползет на десятый круг.

– Я для тебя все сделаю… Клянусь… – шепчу едва слышно, глядя на свою спящую девочку.

А мысленно ставлю зарубку:

«Утром, когда проснется, сразу скажи ей, что любишь…»

Незаметно отключаюсь. Но ненадолго. Ю продолжает тихо, словно мышка, посапывать.

Рассматриваю ее в яркости дневного света. Эти ее веснушки, родинки, губки – все то же самое, на чем я залипал в девятом на биологии. И ведь даже не думал… Просто не смел уйти в своих мечтах настолько далеко, как сделал это ночью физически.

Выскальзываю из постели, чтобы вернуться через двадцать минут с завтраком. Приземлив столик поверх бедер Юнии, прижимаюсь к ее щеке губами.

– Я тебя люблю, – бужу этими словами.

Подтягивая одеяло до самого подбородка, она смущенно рассматривает еду. Ухмыляясь, падаю на подушку рядом.

– Зачем?.. Ты же… Я больше не хочу... Заниматься…

– Какая ты все-таки смешная, Ю… Это просто яйца курицы, – тычу пальцем в сторону парующего омлета. – А мои, – перевожу указатель на свой выпирающий пах, – пустые, кстати.

Ну, почти.

Просто я решил не пугать Юнию вот так сразу.

Несколько поздно решил… И все-таки.

Она розовеет и больше никаких реакций не выказывает.

– Что не так, зай?

Долго решается, но признается:

– Я не могу есть без трусов…

Закатывая глаза, смеюсь.

– Как насчет небольшого авантюризма, Ю? Расслабься, и тебе понравится.

И снова она колеблется. Однако в итоге поддается на провокацию. Стоит лишь пару раз поцеловать. Жарко. С языком. Сам от нее с трудом отрываюсь. Воскрешаю ведь все, что делали ночью, и накрывает цунами.

– Я люблю тебя, – замечаю, что говорю эти слова все чаще, все охотнее, все искреннее.

Расправляемся с завтраком вдвоем. Даже с чаем Ю помогаю.

– Не надо, Ян, не надо, – дразню чуть позже на улице, пока гуляем в лесу.

Ничего не могу с собой поделать. Меня приводит в восторг ее стыдливость. Когда щеки Ю алеют, точно знаю, что это происходит не из-за мороза. Опускает взгляд, а я вспоминаю, как отчаянно она хваталась за меня ночью, как сильно текла, как беспомощно смотрела в глаза, как будоражаще стонала и как сладко кончала.

– Прекрати, – частит смущенно, сгребая в кулаки мою куртку.

– Не могу, – дроблю с усмешкой и прижимаюсь лбом к ее лбу.

– Обними меня.

Это запросто.

Накидываю хомут и выдыхаю:

– Обнимаю… У меня такого ни с кем не было, Ю. Клянусь.

– У меня… тоже…

Смеюсь.

– Знаешь, я вроде как понял…

– Я-я-ян…

– Шучу, зай. Шучу, – стискиваю сильнее. – Очень тебя люблю. Вдребезги, Ю. Вдребезги.

– И я тебя, Ян… Очень!

А потом…

Едва входим в дом, звонит телефон. Увидев фотографию отца, принимаю вызов.

– Тебе лучше отвезти Юнию домой, – говорит он без всяких предисловий.

Вижу, что Ю слышит. Тут же краснеет.

– Почему? – толкаю спокойно.

– Ее ищут. Полгорода на уши подняли. Заявление на тебя написали. Не знаю, кто принял… Но к нам уже приезжали.

Яростный скачок артериального давления. Сердце на счет два – в реактивный полет. Были бы в городе, зацепился бы им за провода. А так… Бьется в потолок.

– Да пусть Филатов этой гребаной бумагой раздерет себе очко, – выпаливаю на эмоциях недопустимо грубо.

Ю охает и отворачивается.

Папа на том конце проводе отзывается тяжелейшим вздохом.

– Ночью умерла бабушка Юнии, – добавляет с явным сожалением.

Отстраненно отмечаю, как в лицо бьет резким потоком прохладного воздуха – это Ю совершает стремительный оборот.

Сердце стопорится, когда снова вижу глаза своей девочки.

– Я-я-ян…

Вдребезги.

67

…нашей вины в этом нет…

© Ян Нечаев

Завершив вызов, со вздохом упираю в бедра руки. Зачем? Вероятно, чтобы скрыть разбившую их неожиданно дрожь. На самом деле охота прижать одну из ладоней к груди. Там происходит непонятное. Сердце возобновляет работу. Но вместе с глубинными, нереально далекими, будто поднимающимися из-под нескольких плотных пластов мышц ударами возникает жесткое давление. Каждый новый вдох и каждый последующий выдох все тяжелее даются. Грудная клетка расширяться полноценно отказывается.

Боже… Дай мне силы.

Смотрю на оглушенную известиями Юнию и думаю о том, что должен взять себя в руки.

Но, блядь… Как?

Ощущаю легкое головокружение и подкрадывающуюся к перетянутой спазмом глотке тошноту.

Боже… Дай силы.

Бабка Ю мне, конечно, никогда не нравилась. Ядовитая сучара под маской центра помощи, доброты и милосердия. Откинулась, и откинулась. Земля ей пухом. R.I.P.

Но…