Уйдёт отец. Мама намного его переживёт, застанет и Горбачёва, и Ельцина, и дефолт. Поначалу воодушевится, потом, насмотревшись на новых ясновельможных, утратит интерес к нашей истории и горько скажет: «Та же сранка, только наизнанку», как говорил твой дед, наглядевшись на «великие деяния» советских начальничков. Последнее время она тренировала ослабевающую память: при каждом удобном случае цитировала строчки из великих классиков. «Архиплуты, протобестии!» – это о чиновниках; могла, чуть изменив текст, приспособить его к современной действительности: «Надувалы заморские!» – в адрес американских советников; «“Отче наш” не знают, а уже обмеривают!» – о младореформаторах. И горько вздыхала: «Незабвенный Гоголь! Всё сказал!» Начинались воспоминания: «Хлестакова изумительно играл Игорь Ильинский. Талант был – милостью Божией! Актёры на сцене плыли, текст путали, от зрителей отворачивались – еле сдерживали смех. Наши знаменитые старухи по несколько раз смотрели его в “Ревизоре”. Сидят, бывало, в первом ряду, улыбаются, лапочками хлопают. Блаженной памяти Александра Александровна, Варвара Николаевна, Евдокия Дмитриевна… Царствие им небесное… Да, измельчал ныне Малый театр… Всё уже не то… Знаешь, что я тебе скажу? Пора и мне на покой… Приложиться к отцам своим…»
Тётя Магда, как и её покойный муж, будет реабилитирована и получит комнату на Малой Грузинской, где я буду её навещать. Она будет часто вспоминать покойного мужа. «После революции жили в одной комнате. В холоде и в голоде. Он служил в наркомате, в большой должности. Никаких привилегий! Топили буржуйку акциями торгового дома его отца, лесосплавщика, миллионера. Веришь ли, хохотали до слёз! Ни о чём не жалели! Довольствовались малым. Жили как все. Знаешь, какое было главное его достоинство? Благородство! Заботливый муж и отец. У него был единственный недостаток: он был влюблён в Екатерину Васильевну Гельцер. Из десятого ряда партера всегда посылал ей цветы. Я ревновала, разумеется». По продолжительности жизни она обскачет всех – доживёт до девяноста семи лет и будет в светлом уме и твёрдой памяти. Влюбится в Горбачёва и, сидя у телевизора, спросит у меня: «Ты могла бы с ним пойти в ресторан? Если бы он пригласил, разумеется». В ответ на моё невнятное бормотанье скажет: «Мне всегда нравились мужчины южного типа. А если серьёзно, я рада, что больше не сажают и воссоединилась Германия».
Кучайка? После того лета мы с Олькой Кучаевой будем встречаться редко, и уже в старших классах, в разных школах, на школьных вечерах. Она сообщала, что идёт на золотую медаль. Впоследствии мы прослышали, что Олька поступила на геологический факультет, учится, как и следовало ожидать, блестяще, стала и впрямь красавицей, роскошные косы свои отрезала, носит модную причёску «конский хвост», перешла на второй курс. Летом того же года отправилась с группой будущих геологов в поход по горам Кавказа и сорвалась в пропасть. Донеслось: несчастная любовь.
Вспоминаю: когда Олька, одержимая очередной шальной идеей, внезапно исчезала из дома, её бабушка выходила на середину Парковой и, растерянно озираясь по сторонам, сердито ворчала: «И куда она подевалась, несносная девчонка? Только что здесь была! Где её искать?»
…Только что здесь были… Где их искать? Одному Богу ведомо.
Сестра, угадав мои мысли, равнодушно бросает:
– Все там будем.
– Сань, – говорю я ей, – как ты думаешь, на том свете сосны растут?
– Опять начинаются фантазии.
Её не мучают сомнения. Она всё время чем-то занята: мужем; здоровьем; спасением и кормёжкой бездомных животных; своим домашним зверинцем; сериалами, преимущественно не нашими. Друзей у неё немного. Она любит Челентано, латиноамериканскую румбу, старые фильмы, Венедикта Ерофеева, Фолкнера. Набокова. Бродского. Политиков не любит: «Пошли они…» Взахлёб смотрит передачи о привидениях. Твёрдо верит, что снежный человек существует. А НЛО она видела собственными глазами то ли над Манежной площадью, то ли над площадью трёх вокзалов. Так ей интереснее жить на свете. Она совершенно не выносит скуки.