Это застряло в памяти

– Мне говорили, она и к Коленьке мому подкатывала, да он ей от ворот поворот. Надо бы на неё Дорофеичу пожаловаться, боюсь, он её прибьёт. А она, стерва такая, может на его заявить в милицию, его через неё посадят. Она такая, да. В прошлом годе Коленька говорил, что она хотела его свести тута с одной. А та такая же, как она. Он их послал. Он честный парень, плохого не сделает. Дорофеич, думаю, про неё всё знает, но не выгоняет. Жалеет её, что ли. Ведь Матвевна пьёт, сильно пьёт. Пропащая она. Я решила: попрошу Дорофеича с Зинулей поговорить, она его уважает. Он хороший человек, с детьми умеет. А Зинуля всему верит, чего ей та гадина наговорит. И кричит: «Ты Кольку проклятого больше любишь! Как он приходит домой, ты прям расплываешься от радости, а я приду – меня будто нет!» Дак он приходит с доброй улыбкой, а Зинуля всегда насупленная, глазёнки чёрные, злые! Болезненная она у меня, и все её болезни от злости, Лёль, я так думаю. Врач говорит нервы и витаминов не хватает. Витамины! Мы ей лучшее отдаём! Ох, точит её злоба. Мы с Коленькой сложилися, шубку ей из серой козочки купили, нарядные зимние ботиночки, шапочку, варежки, одёжку новую, портфель тоже, много денег отдали, чтоб она была не хуже других. Спасибо не сказала. Только мне, ночью. Прижалася ко мне, плачет. Мы же с ней в одной кровати спим. У меня, Лёль, за неё душа болит. Кому она нужна будет, такая злючка? Кто её замуж возьмёт? Или какой вот так окрутит, как меня, дуру… Пока я жива, пригляжу, а дальше? Беда! Коленька пришёл ночью, тихонько за свою ширму юркнул и лёг спать. Утром, пока она спит, бледный, не выспамши, не емши, побежал на работу. Как он будет целый день за баранкой сидеть? Что делать, Лёль, а?

У неё полились слёзы, она утёрла их фартуком и опять заговорила:

– Чего я беспокоюся? У Зинули глаз недобрый. Как бы не накликала она на нас беду, дурища. Я за неё боюся, за неё, глупую, не за Коленьку. У него ума хватает, он крепкий, зло от него отскакивает. А она уже несколько раз проклятья ему слала. Дура, сама не понимает, чего орёт. Как бесноватая. Её весь барак уговаривает, успокаивает, унять не может. Беда, ой, беда. Закрутят её бесы, как эта ведьма, Матвевна. Накажет Матвевну Бог, не будет ей хорошо, прости меня, Господи. Ведь всем жисть сломала, дрянь. Не знаю, что и делать. В церкву пойтить? А страшно. Я давно там не была. Что я батюшке скажу? Сама большая грешница… Оборони, Господь, отведи беду от деток моих.

– Тётя Паня, у неё переходный возраст. Подрастёт, всё поймёт. Они обязательно помирятся, – пыталась успокоить её Лёля.

– Дай Бог, дай Бог! Сколько ещё ждать? А она всё злее и злее, типун ей на язык, – она всхлипнула и опять вытерла глаза фартуком. – Ты поешь, дочка, тут тебе записочка, что купить. Бабулю я уже оформила, обед ей готов. Буду убираться. А ты делай уроки. Без ученья теперя пропадёшь.

* * *

В тот день тётя Паня с особым рвением терла полы, сметала пыль, лазила по верхам, перемыла всю кухонную посуду, даже шведские и без того сияющие нержавеющей сталью кастрюли. Вошла к Лёле в комнату, отводя глаза, спросила:

– Лёль, тебе нынче в институт иттить?

– Да, сегодня газетная лексика. А что? Сбегать в аптеку? Могу.

– Нет, просто я хотела коврики у вас на балконе вытряхнуть.

– В любой момент, тётя Паня.

– Ещё поговорить хотела. Ладно, до завтра. Учися, дочка, потом поговорим.

Тогда Лёля не поняла истинных намерений тёти Пани. Наутро всё повторилось, как обычно. Все убежали на работу, Лёля осталась с тётей Паней, которая казалась более спокойной, но непривычно молчаливой. И опять спросила:

– Лёль, дочка, тебе сегодня в институт иттить?

– Сегодня две лекции и лингафон. Можно пропустить. У меня учебник есть. Дома посижу, надо сделать конспект работы Ленина, – объяснила Лёля.

Лицо тёти Пани расплылось в широкую улыбку, глазки заблестели:

– Лёль, милая, не обессудь. Всё равно пойдёшь в «Три поросёнка». Тута тебе как раз записочка с заданием оставлена. А напротив магазин «Три ступеньки». Возьми четвертинку беленькой, ладно? И какую-нибудь баночку консервов, бычков ай килек в томате, закусить. Я пока картошечку сварю. Душа болит, надо мне выпить маленько. Сделаешь, девочка? Только ни-ко-му. Денег у меня с собой нет, я тебе с получки отдам, не беспокойся.

– Сбегаю, деньги у меня есть.

Тётя Паня сказала, что, пока Лёля будет в магазине, она покормит старушку и уложит её спать.

– А потом мы с тобой посидим, – уверенно заключила она. – Я тебе ещё о себе расскажу. Жизнь у меня получилась длинная. Тебе такого, небось, никто не рассказывал.

Лёля быстро вернулась с покупками, тётя Паня расположила на кухонном столе маленькие рюмки, четвертинку водки перелили в графин, поставила тарелки с приборами, выложила кильки в томате в блюдце, положила поровну горячую картошку, смазала её маслом.