Это застряло в памяти

Коленьки не было, он в тот вечер понадобился генералу. Но Дорофеич, как всегда, появился, растянул гармонь, взял несколько аккордов и начал: «Тихо вокруг, сопки покрыты мглой…», «Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовёт!..», «По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах…», «Я помню тот Ванинский порт и рёв парохода угрюмый…»

У Лёли мелькнула догадка. Она знала эту песню, её пели в студенческих компаниях. Говорили, что эта песня политических каторжан. Неужели тоже часть его биографии?

– «По тундре…» – поступил заказ из публики. Кто-то даже свистнул.

– «Товарищ Сталин, Вы большой учёный…» – не унимались собравшиеся. – Можно, Хрущ разрешил! Просим!

Дорофеич как будто не слышал. Спел всего четыре песни, а потом надолго отвлёкся, закурил. Он пришёл не один. С ним был человек, лысый, худой, его во дворе Лёля ещё не видела. Он сидел рядом с Дорофеичем, опустив голову, и смотрел себе под ноги, в землю. Дорофеич что-то ему говорил. Дина Михайловна, снова незаметно проникшая на балкон, взяла из пачки сигаретку, закурила и подтвердила Лёлину догадку:

– Дорофеич – личность с биографией. Успел повоевать ещё до революции. Ходили слухи, что его в двадцатом чуть не расстреляли, как анархиста, а потом в Красной армии он добивал бандитов и белых. После Гражданской вернулся в посёлок. Родом он пролетарий, шахтёр, потерял семью и, как многие тогда, подался в Москву. Работал на строительстве метро, был потом на фронте… Тут тоже тёмная история. Из Паньки больше того, что я рассказала, не вытянешь. Лысый, что рядом с ним, недавно вернулся из лагерей. Загремел прямо с передовой. На войну рвался, комсомольский значок нацепил и вперёд! Шутник был, молодой обалдуй. На привале подошёл к ротному сзади и крикнул: «Хенде хох!»[5], а тот наделал в штаны, испугался, поднял руки, мол, сдаюсь. Солдатики засмеялись, но ротный простить не мог. Накатал страшный донос, и его прямо с позиций забрали на рудники, в Сибирь. Какие рудники – не знаю, но он заболел лучевой болезнью. Потому и лысый, и худой. Инвалид, всё по больницам. Из лагеря вернулся к матери, она тут, в бараке, живёт, бывшая проходчица, пенсионерка. Постаралась, его в люди вывела, он получил образование. Симпатичный был парень. Я его недавно в булочной встретила, еле узнала. Во дворе Жориком звали. До войны работал учителем географии. Был пионервожатым. Я в той школе недолго преподавала в младших классах ритмику. Приятель Дорофеича. Да кого из местных мужиков ни возьми, у всех судьба – ой-ой-ой!

– Дина, откуда вы всё знаете? – для Лёли Дина Михайловна стала источником местных слухов и сплетен.

– От Паньки, мы с ней, бывает, встречаемся во дворе с вёдрами у помойки. Дома я с ней не разговариваю, боюсь, что ей влетит от Доры. Иногда Дуську встречу, с ней поболтаю… Да, кстати, Лёля, вы не знаете, а говорят, что Коленька влюбился в генеральскую дочку. Дуська сказала, что это враки, а если она так сказала, то это так и есть, влюбился. Хотя я не верю. Чтобы такой скромник… Jamais![6] Скорее генеральская дочка влюбилась в него, а он, известный наш недотрога, и не думал в неё влюбляться. Я эту барышню однажды встретила в кондитерском, она миленькая, рыженькая.

Внизу публика начала расходиться. Дорофеич с другом и соседями потянулись к бараку.

Лёля решила ничего у тёти Пани не выяснять. Сама расскажет, если захочет.

* * *

В июне Лёля сдавала экзамены. Она часто бывала у родителей, где её никто не отвлекал. Муж вошёл в положение, на Метростроевскую не звал. Раза два выезжал в командировки дня на три. Последний экзамен Лёля «столкнула» в конце июня. В день, когда она получила диплом, они с группой весело отпраздновала окончание института в ресторане гостиницы «Москва», высоко над Манежною площадью. Лёлин муж обеспечил места и отменное меню с винами и шампанским. Девушки были с друзьями и с мужьями. Прощаясь, обещали не терять друг друга, помогать с трудоустройством. Они учились на вечернем отделении, стипендии им не платили – студенты числились как работающие, и по окончании института распределения для них не было.

Под вечер Лёля с мужем вернулась на Метростроевскую. Там это событие не заметили, но Лёля не обиделась. Свекровь вспоминала о Лёле, когда в том для неё, Доры Михайловны, была необходимость что-то сделать по хозяйству. Или нужна была помощь старушке. Тем более что сама Дора Михайловна занималась подготовкой к поездке в Палангу. Боб возил её от портнихи к парикмахеру, от педикюрши и маникюрши к шляпнице, к спекулянтке, торговавшей заграничной парфюмерией, в комиссионки, в аптеки…

Лёля выбралась к родителям на дачу, и они отметили событие застольем в саду. Родители снабдили её приличной суммой денег, которую Лёля обещала вернуть, как только начнёт зарабатывать. Сокурсницы дали ей два адреса частных уроков, где её ждали осенью. Тогда же надо было приступить к поискам постоянной работы.