Это же я…

Нас поначалу совершенно не пугало то, что дом – это серьезное вложение всех ресурсов: и материальных, и моральных, и физических. Мы мотались по рынкам, начали разбираться в качестве стройматериалов, в проводке и обоях. Я обустраивала участок. Движимая материнским инстинктом, хотела, чтобы все вокруг цвело и плодоносило, посадила яблони, груши, ягоды. Но сажала все это с тем расчетом, чтобы в центре участка осталось место для полноценного футбольного поля. Несмотря на то, что мы ждали девочку, я была полна надежд, что она пойдет по моим стопам и тоже увлечется футболом, как я в детстве. Наслаждалась покоем и одиночеством, оно мне было необходимо в тот период, очень плодотворный во всех смыслах, в том числе и в творческом. Именно здесь написан альбом, который я, недолго думая, назвала «Одиночка».

С рождением Саши мы перебрались за город окончательно и продолжали обустраивать дом, что-то доделывали, что-то переделывали. И вдруг в один прекрасный момент все сломалось. Леша обнаружил папку, в которой хранились счета и чеки, связанные со строительством. Посмотрел на цифры, указанные там, и обомлел… Пока мы работали вместе и жили в съемной квартире, никто из нас не интересовался, кто сколько зарабатывает и куда эти деньги идут. Это была общая копилка, из которой каждый брал столько, сколько ему надо. И, судя по всему, Леша особо не задумывался, сколько стоит квартира, в которой мы жили раньше, и во сколько нам обошелся этот дом. А когда увидел конкретную цифру, ему стало плохо. «Я никогда не смогу зарабатывать столько, сколько приносишь в семью ты», – огорченно сказал он. Я пыталась объяснить ему, что меня этот момент нисколько не волнует, что для меня вообще деньги – несущественная деталь, но он не поверил. В итоге мне даже стало стыдно, что я – женщина – больше зарабатываю. Я стала тщательно скрывать свои доходы, подкладывать ему тайком деньги, но ситуацию это не улучшило.

Дальше – больше. Пока я сидела в декрете, Леше практически не приходилось ухаживать за Сашей. В результате через полгода он уже не знал о ней ничего – ни искупать, ни накормить толком не умел. Стало понятно, что он с ней не справится. Нужна была няня. К тому же я понимала, что не имею права посадить взрослого талантливого мужчину дома с ребенком – он должен работать. Но стоило мне только заикнуться о поисках няни, он страшно возмущался: «Зачем нам в доме чужая женщина, если у ребенка есть мать?!» Думаю, он был бы счастлив, если бы я бросила сцену и занималась бы лишь домом и Сашей. Мне это даже слышать было странно: я выходила за Лешу замуж в уверенности, что нас-то такие проблемы не коснутся и что у нас в семье подобных разговоров не будет. Мне казалось, что он знал, на ком женится… И хотя мне всегда были смешны слова некоторых эстрадных звезд, которые с пафосом восклицали: «Я выбрал сцену!» – и для меня семья всегда оставалась на первом месте, я не могла уйти в одночасье. У меня есть коллектив, который от меня зависит, есть компания, с которой контракт, есть зрители… Я не могла вот так запросто взять и бросить все. Да и в конце концов музыка – мой хлеб, я больше ничего не умею делать.

Думаю, он был бы счастлив, если бы я бросила сцену и занималась бы лишь домом и Сашей. Мне это даже слышать было странно: я выходила за Лешу замуж в уверенности, что нас-то такие проблемы не коснутся.