Этот бессмертный

– Вернись! Ты мне нужен. Это ведь я, играющий на свирели.

Он остановился. Его трепещущие ноздри раздувались, острые уши прядали.

Он вернулся, и, когда он обходил место, залитое кровью, на его почти человеческом лице отобразилась боль.

– Клинок. Возле моих ног, – сказал я, указывая глазами. – Подними его.

Похоже, ему не нравилась даже сама идея касаться того, что сделано человеком, особенно оружия.

Я насвистел последние такты моей последней мелодии.

Уже поздно, поздно, так поздно…

Глаза сатира увлажнились. Он вытирал их тыльной стороной своих покрытых шерстью запястий.

– Возьми лезвие и разрежь узлы на мне… Да не так, а то порежешься. Другим концом… Правильно.

Он поднял клинок как нужно и посмотрел на меня. Я пошевелил правой рукой.

– Веревки. Разрежь их.

Он стал разрезать. На это у него ушло двадцать минут, а мне стоило немало крови. Приходилось все время шевелить рукой, чтобы он не перерезал мне артерию.

Наконец он освободил мою руку и вопросительно посмотрел на меня.

– А теперь дай мне нож – я сам позабочусь об остальном.

Он положил лезвие в мою протянутую руку.

Несколько мгновений спустя я уже был свободен. Затем освободил Хасана.

Когда я обернулся, сатира уже не было. Я услышал, как вдали замирает отчаянный стук копыт.

– Бес простил меня, – сказал Хасан.

Мы поспешили назад от Горючей точки, обойдя стороною деревню и держа направление на север, пока не вышли на тропу, ведущую на Волос. Я так и не знал наверняка, Бортан ли разыскал сатира и каким-то образом послал его к нам или же это существо само нашло нас и вспомнило меня. Но Бортан не вернулся, так что я склонялся к последнему.

Ближайшим надежным для нас городом был Волос, примерно в двадцати пяти километрах на восток отсюда. Если Бортан побежал туда, где его узнают многие из моих родственников, то он еще не скоро вернется.

То, что я послал его за помощью, было абсолютно зряшным делом. Если он направился куда-нибудь помимо Волоса, тогда у меня нет ни малейшего представления о том, когда он вернется. Однако он нашел мой след, найдет и снова.

Мы шли и шли, так, чтобы вся дорога осталась позади. Километров через десять пути нас стало пошатывать. Мы знали, что без отдыха долго не продержимся, так что попутно обшаривали глазами местность в поисках какого-нибудь подходящего местечка для сна.

Под конец я узнал крутой каменистый холм, где мальчиком я пас овец. Маленькая пещерка для пастухов в трех четвертях пути до вершины была сухой и свободной. Деревянная стенка, перегораживающая ее снаружи, сильно обветшала, но еще держалась. Мы нарвали для постели свежей травы, подперли дверь изнутри и растянулись на подстилке. Уже через мгновение Хасан захрапел.

Сознание мое чуть покрутилось, перед тем как поплыть, и за этот краткий миг я понял, что изо всех радостей мира – глотка холодной воды, когда у тебя жажда, или спиртного, когда жажды нет, занятий любовью или сигареты, первой за многие дни, – изо всех этих радостей ничто не сравнится со сном. Сон лучше…

Пожалуй, если бы наша группа двинулась длинной дорогой от Ламии до Волоса – вдоль побережья, – все сложилось бы совсем иначе и Фил был бы сегодня жив. Но, по правде говоря, мне трудно понять, что бы в таком случае произошло; даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу сказать, как бы я, представься такая возможность, распорядился событиями. Силы рока уже вышагивали гусиным шагом среди руин, с оружием на изготовку…

Мы добрались до Волоса на следующий день и поднялись на гору Пелион к Портарии. За глубокой лощиной лежала Макриница.

Там мы нашли всех остальных.

Фил привел их в Макриницу, где попросил бутылку вина и экземпляр книги «Освобожденный Прометей»[78], и засел на весь вечер. А утром Диана обнаружила, что он уже окоченел. На его лице была улыбка.

Я сложил для него погребальный костер в окружении кипарисов близ руин Епископальной церкви, потому что он не хотел быть зарытым в землю. Я положил сверху фимиам и ароматические травы, и кострище вдвое превышало рост человека. В ту ночь все сгорит, и я скажу «прощай» еще одному из своих друзей. Если оглянуться назад, кажется, будто моя жизнь только и состоит, что из встреч и прощаний. Только Земля остается на месте…

К черту.

Так что в тот день я вышел вместе с группой из Пагасы, этого порта в древнем Иолке, выстроенного на мысе против Волоса. Мы стояли в тени миндальных деревьев на холме, откуда прекрасный вид и на море, и на гряду гор.

– Отсюда аргонавты поплыли на поиски Золотого руна, – сказал я в пространство.

– Кто именно? – спросила Эллен. – Я читала эту историю в школе, но забыла.

– Геракл, Тезей и певец Орфей, Асклепий и сыновья Борея, Северного Ветра, и Язон, капитан, ученик кентавра Хирона, чья пещера, между прочим, находится вон там, возле вершины горы Пелион.

– Неужели?

– Как-нибудь я ее покажу.

– Отлично!

– Боги и титаны тоже сражались в этих местах, – добавила Диана, подходя ко мне. – Это ведь титаны опрокинули гору Пелион и бросили ее на Оссу, пытаясь подняться на Олимп.

– Есть такое предание. Но боги были добры и восстановили пейзаж после кровавого сражения.