– По-моему, все ясно. Веганцы снова хотят скупить земли. Он возвращается, чтобы доложить им о тех территориях, в которых они заинтересованы.
– Тогда почему он все их не посетил? Почему остановился после Египта и Греции? Пески, камни, джунгли и разнообразные монстры – это все, что он видел. Маловато для радужных выводов.
– Тогда причина в том, что Миштиго смертельно напуган и счастлив, что остался жив. Его чуть не съели – и боадил, и куреты. Он просто спасается бегством.
– Прекрасно. Пусть бежит. Пусть всучит им плохой отчет.
– Но он не может. Если уж они настроились покупать, его отрывочные сведения их не удовлетворят. Они просто пошлют кого-нибудь другого, кто покруче, чтобы закончить это дело. Если мы убьем Миштиго, они будут знать, что мы – это реальность, что мы еще протестуем, что мы и сами крутые.
– Он не боится за свою жизнь, – произнес я задумчиво.
– Нет? Тогда что?
– Не знаю. Но должен раскопать.
– Каким образом?
– Думаю, я его спрошу.
– Ты просто псих! – И она отвернулась.
– Или будет по-моему, или никак, – сказал я.
– Тогда уж все равно. Это не имеет значения. Мы проиграли.
Я взял ее за плечи и поцеловал в шею.
– Еще нет. Вот увидишь.
Тело ее напряглось.
– Иди домой. Уже поздно. Слишком поздно.
Так я и сделал. Я вернулся в просторное старое жилище Иакова Коронеса, где остановились Миштиго и я, где прежде бывал и Фил. Я занимал комнату, где он умер, и спал там же, где спал он. Его «Освобожденный Прометей» еще лежал на письменном столе возле пустой бутылки. Он говорил мне о своем собственном уходе, когда вызывал меня на связь в Египте, и у него был сердечный приступ, и ему пришлось через многое пройти. Казалось, что по такому поводу он мог бы оставить какое-то послание старому другу.
Поэтому я раскрыл скучную эпику Перси Биши и заглянул внутрь.
Послание его было написано на чистых страницах в конце книги по-гречески. Однако не на современном греческом. А на классическом.
Там было примерно вот что: