Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов

Пускай они, в принципе, даже и возможны. Все равно лучше — помолчать. По крайней мере, обе позиции — и В. Дермидонтова, и того математика, который его критиковал, — глубоко человеческие. Всяческие аналогии с животными, рассуждения о павловском «рефлексе свободы», этологические термины и тому подобное были бы здесь прямо-таки непристойны и не к месту. Да простит нам читатель столь явное противоречие со всем сказанным выше! Как говаривал аббат Куаньяр в одноименном произведении Анатоля Франса: Большая последовательность — признак низменных и ограниченных натур.

11.2. Этология счастья

Из всех разделов нашей книги этот короче всех, что вполне естественно. Что нового скажешь на тему, которой посвящены бесчисленные тома?

Как стать счастливым или сделать счастливыми других, если над каждым «витает ангел смерти», всех, кроме рано умерших, ждет мучительная старость, столь многим не везет на жизненном поприще, сколь часто люди родятся или делаются инвалидами, сиротеют в детстве, становятся нищими, попадают за решетку и прочее?

Не будем повторять за буддистами очевидное, но трудно достижимое счастье или, вернее, отсутствие страданий — в свободе от любых желаний.

Попробуем, однако, сформулировать лишь то главное, что могут ответить этологи, руководствуясь своими профессиональными знаниями на вопросы: что такое счастье и как стать счастливым.

Как читатели уже знают, в мозгу человека и животных имеются так называемые центры «удовольствия» и «неудовольствия». Как выразился по этому поводу американский физиолог Г. Мэгун, рай и ад человека находятся у него в мозгу.

Мы, однако, ответим совсем иначе.

Счастье человека, в основном, за рамками его биологического «Я».

Тот, кто сосредоточен на своих личных вожделениях, болячках, желаниях и прихотях, опасениях за свой драгоценный организм, на заботах о собственном комфорте, кто шевелит мозгами только тогда, когда это вызывается суровой житейской необходимостью что-то достать, заиметь, избежать какой-то опасности — тому не может долго улыбаться счастье, если человек этот имеет хотя бы какое-то подобие живой человеческой души.

Ясно же, что рано или поздно очередное желание не сбудется, в организме что-нибудь подпортится, откажут силы. Человек, сосредоточенный на себе, — раб внешних обстоятельств. (Впрочем, не исключено, что человек, сосредоточенный на внешних обстоятельствах, тоже может являться их рабом. Или, скажем, рабом своего желудка. Рабство — дело тонкое.)

Только «парение духа», бескорыстный интерес к тому, что вне нас вершится и с нами не окончится, а также соучастие, сердцем душей, в жизни других людей и общества в целом несет освобождение от страха за себя и жалости к себе. (Впрочем, может принести страх за других и жалость к ним, а счастья вовсе не гарантирует.)

В книге «По ком звонит колокол» есть такой завершающий эпизод.

Ранен интербригадовец Роберт Джордэн. Шансов на спасение — никаких. Сейчас подойдут фашисты и добьют. Но осталась еще последняя боевая задача: хоть ненадолго задержать их продвижение — в руках у раненого ручной пулемет. А душа его как бы устремляется вдаль. Мысленно он следует за уцелевшей частью партизанского отряда, с которой ушла его возлюбленная. Он с ними, он с ними, он с ними — и это освобождает его от страха смерти.

В лесу и в поле дух человека раскрепощает любовное созерцание вечной природы, а в моменты смертельной опасности — глубокое осознание того, что бренное человеческое «я» — всего лишь часть чего-то неизмеримо более значительного и вневременного.

Счастье человека в его духовной жизни, в творческих озарениях и тех волевых импульсах, которые позволяют ему, «идя босиком по битому стеклу», преодолевать, на первый взгляд, совершенно непреодолимые препятствия.

Нет более жалких людей чем те, которые ненасытны в своих желаниях обрести нечто сугубо материальное, «земное», полностью отдав свою душу во власть слепых инстинктов. Трагедия этих личностей в постоянном противоборстве духовного и животного начал в их сознании.

Если животное начало полностью одолевает духовное, источниками непрерывных страданий оказываются то зависть и злоба, то неудовлетворенная физиологическая потребность, то недомогания организма, то ревность, то страх, то чувство одиночества.

Мы слишком много знаем и понимаем о себе, чтобы ощущать себя счастливыми, оставаясь скотами в душе.

В «Фаусте» одухотворенный, но, на свою беду, не свободный от земных страстей Фауст говорит самодовольному научному педанту Вагеру:

Тебе знакомо лишь одно стремление.
Знать множество — несчастье для людей.
Но две души живут в груди моей,
Друг другу чуждые
И жаждут разделения.
Одной из них мила земля
И то, что люди любят в мире.
Другой — небесные поля,
Где духи носятся в эфире…
Вот он в чем, корень страданий!