Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов

Для того, чтобы жить одними эмоциями, не контролируемыми разумом, мы чересчур умны, слишком хорошо информированы о грозящих нам превратностях судьбы и о ее неотвратимом финале. Но освободиться полностью от этих эмоций нам не позволяет само устройство нашего мозга, такое же, во многом, как и у других высших животных, лишенных речи и способности к самоанализу. Отсюда — постоянно изводящий нас страх за себя и близких. Отсюда же и изжигающие душу желания чем-то обладать, отхватить себе кусок побольше, оттолкнув от кормушки соседа, занять его конуру, завладеть его «самкой».

Чем самокритичнее и как бы отстраненнее мы воспринимаем эти наши эмоциональные «взбрыки», чем больше мозг наш сосредоточен на чем-то таком, что нельзя ни украсть, ни потерять, ни растратить, ни сносить, ни проиграть, ни обрести в результате нарушения функций нашего недолговечного организма, тем в большей степени знакомо нам ощущение подлинного счастья, чисто человеческого и совершенно неведомого всем прочим живым существам.

Подведем итог.

Счастье — ощущение, испытываемое человеком в наибольшей степени в двух его состояниях: чисто животном и полностью свободном от всех «скотских вожделений».

Обе крайности довольно редки. Вторая — состояние мудрой отрешенности, буддисты зовут ее нирваной, очень трудно достижима. Это блаженное всепонимание, до которого возвышаются, разве что, считанные единицы.

К первой форме счастья, общей у нас с животными, порою приближаются почти все на какие-то краткие мгновения. Однако же, слава Богу, постоянно в скотском состоянии пребывают лишь немногие из нас. Почти у любого есть мгновения, когда его дух возносится над животным «я» (которого, кстати, в самоосознанной форме даже у высших «бессловесных» тварей, по-видимому, нет.)

Когда умирал Платон, которого мы уже несколько раз упоминали, он возблагодарил своего «Гения» (то есть судьбу) за то, что рожден был не животным, а человеком, не варваром, а эллином и оказался современником — учеником Сократа.

Возблагодарим же и мы судьбу, наперекор всем страданиям, происходящим от наличия у нас речи и интеллекта, за то, что способны не только чувствовать и желать, но и отвлеченно мыслить…

На свете счастья нет, Но есть покой и воля…
Но не хочу,
О, други, умирать,
Я жить хочу,
Чтоб мыслить и страдать…

Заключение

Зачем мы написали эту книгу?

В заключение авторы сами себе задают этот вопрос. Отвечаем: чтобы предупредить многих далеких от этологии читателей — наше поведение само по себе опасно. Сознание слишком плохо контролирует инстинкты в экстремальных ситуациях.

Даже величайшие умы, не говоря уже о простых людях, часто руководствуются иррациональными мотивами, имеющими врожденную основу. Анатоль Франс говорил: Государство подобно человеку. Некоторые свои самые необходимые функции оно вынуждено скрывать. Перефразируя, можно сказать, что человеческая личность подобна государству. Во многих государствах творческая интеллигенция — служанка скудоумной и малограмотной правящей верхушки. Не так ли наше собственное сознание выискивает средства достижения целей, запрограммированных эмоциональными центрами нашего мозга (по этологической терминологии «центрами мотивации»)? Сознание в его высшей форме свойственно только человеку, а эти центры у нас — такие же, как и у других животных, созданы природой слишком давно и не рассчитаны на современную человеческую цивилизацию.

Громадное несоответствие между эмоциями человека, целевой программой его действий, и интеллектом, применяемым для достижения цели, поставили человечество на грань катастрофы. Наша цивилизация ведет себя как умнейшая вычислительная машина, управляемая пятилетним ребенком. Большую тревогу за судьбу человечества высказывал по этому поводу не только К. Лоренц, но и другой его великий соотечественник Зигмунд Фрейд.

Одним из чувств, не контролируемых разумом и в последние годы буквально захлестнувших мир, является этническая вражда. Мы о ней и ее извращениях уже достаточно много рассказали. Чем особенно опасно это чувство? Оно порождает принцип огульной, коллективной вины.

Право на жизнь и ее блага определяют исходя не из личных качеств человеческого индивида, а руководствуясь анкетными данными. За статистическое преобладание людей той или иной расы, национальности, приговаривают к смерти целые города. Как с нравственной позиции оценить бомбы, взрываемые в магазинах и общественном транспорте, убийства заложников, в том числе стариков, женщин и детей? Существует ли какое-то оправдание для таких чудовищные преступлений, как геноцид, этнические чистки?

Это — риторические вопросы. Слишком уж многие наши соотечественники, хотя, слава Богу, пока — меньшинство, на подобные вопросы отвечают твердо и уверенно:

— Приветствуем и одобряем, если только те жертвы — инородцы или иноверцы. В противном случае осуждаем, как преступление против человечества.