Невозможно было построить новые укрепления, доты и дзоты вдоль Финского залива, который, замерзнув, стал опасен для расположенного на берегу Кировского завода. Враг был на том берегу. Долбили мёрзлую землю, таскали тачки с цементом, рыли трёхкилометровые траншеи.
На совещании начальников штабов групп армий «Север», «Центр» и «Юг», которое в середине ноября 1941 года провёл начальник Генштаба Вермахта Гальдер, генерал Бреннеке говорил, объясняя неудачу под Ленинградом:
— Петербург для русских — не только второй по величине политический, промышленный и военный центр, но и великий, с их точки зрения, символ, своего рода знамя, под которым они готовы идти на смерть. Этот город считается у них колыбелью революции и носит имя основателя большевистского государства. С первых же дней войны нам пришлось иметь дело не только с армией, но и с сотнями тысяч фанатиков — жителей города, которые пошли в так называемое народное ополчение, которое участвует в строительстве оборонительных сооружений, задержавших наше продвижение к Петербургу почти на месяц. А когда нам удалось, господа, прорвать эти укрепления и подойти к городу почти вплотную — на нашем пути обнаружилось ещё несколько поясов из металла и бетона.
Леса и болота, летом кишащие комарами, осенью превратились в непроходимые топи. А потом наступили зимние холода... А теперь нам остаётся рассчитывать лишь на то, что голод в Петербурге довершит наше дело.
Дорога жизни начала действовать 19 ноября 1941 года — по Ладоге прошли первые подводы, гружёные мукой. От вражеской авиации Ладожскую трассу охраняли зенитчики.
В канун 1942 года по Дороге жизни из города вывозили лишних здесь людей — стариков, детей, неработающих женщин. Спасая их жизни, Ленинград спасал и самого себя: за счёт эвакуированных можно было улучшить питание оставшихся.
Зимой и летом 1941—42 гг. из города по Ладоге было вывезено около миллиона ленинградцев. На грузовиках в кузовах — зимой, на баржах — летом. Многие не достигали противоположного берега.
Узкая полоска между восточным и западным берегами, всего каких-либо тридцать километров длиною, превратилась в главное направление Ленинградского фронта.
За жизнь ленинградцев боролись на этой своеобразной передовой шофёры, дорожники, грузчики, лётчики, зенитчики, регулировщики, ремонтники.
И как боролись! Дни и ночи, крепко сжимая руль машины и зорко всматриваясь вперёд; дни и ночи, расчищая на трассе сугробы и торосы; дни и ночи не разгибая спины, с тяжёлой ношей на плечах.
И всюду, на каждом метре узкой ледяной полоски — людей караулила смерть. Редко кому из шоферов выпадало счастье проскочить ледовую трассу, не угодив под яростную вражескую бомбежку или артиллерийский обстрел. Куда деваться водителю на льду озера?
Ольга Берггольц, глядя на маленького, хрупкого Шостаковича, когда его, после исполнения Ленинградской симфонии, написанной в блокадном городе, стоя приветствовал ликующий зал, думала:
— А ведь он сильнее Гитлера!
Александр Фадеев: «Ленинградцы могут гордиться тем, что они сохранили детей. И дети могут гордиться тем, что они отстояли Ленинград вместе со своими отцами, матерями, братьями и сёстрами.
Ленинградские мальчики и девочки потушили десятки тысяч зажигательных бомб, множество пожаров, они дежурили морозными ночами на вышках, носили воду из проруби на Неве, стояли в очередях за хлебом.
И самый великий подвиг школьников Ленинграда в том, что они учились!».
Зимой 1941—1942 годов Военным Советом Ленинградского фронта был создан специальный резервный полк для того, чтобы с улиц и из домов убирать трупы людей и хоронить их. Отряды МПВО с этим не справлялись. Земля промёрзла, её надо было взрывать. Это сапёрная работа. Копали братские могилы. Тогда и родилось Пискаревское кладбище на северной окраине города — печально-торжественное поле...
С 9 мая 1960 года высоко над братскими могилами возвышается бронзовая фигура скорбной и строгой женщины, олицетворяющей собой Родину-мать. На гранитной стене выбиты слова: