Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века

Ясным стало, что и на самых отдаленных концах России, куда еще не достигала культура, всюду количество промысловых и охотничьих животных заметно уменьшалось, и главными причинами этого повсюду были губительные способы ведения промыслов, размножение хищных животных, истребляющих полезную дичь. Затем увеличивалось повсеместное прекращение псовых охот, чем наносился значительный вред местному народонаселению [Там же: 12–13].

Как показывает данный вывод, в России того времени, в том числе среди специалистов уровня Туркина, бытовало убеждение, что после отмены крепостного права численность волков возросла (отчасти, как многие считали, из-за упадка псовой охоты) и что волки наносят значительный ущерб российскому скотоводству и сельскому хозяйству. Однако характер и масштаб этой угрозы оценивались по-разному, а для ее устранения предлагались различные пути. В 1870-е годы озабоченность «волчьим вопросом» достигла пика, что повлияло на деятельность российских охотничьих обществ и даже на охотничье законодательство Российской империи. В 1876 году появилась публикация, сыгравшая ключевую роль в дискуссии по «волчьему вопросу» в России: брошюра «Об истреблении волком домашнего скота и дичи и об истреблении волка». Ее автор, В. М. Лазаревский (1817–1890), сделал долгую и успешную административную карьеру, дослужившись до должности директора департамента общих дел при Министерстве внутренних дел и в 1873 году получив чин тайного советника; параллельно он публиковал литературные произведения и помогал В. И. Далю в составлении его знаменитого словаря[56]. Царское правительство поручило Лазаревскому исследовать «волчий вопрос», и его изыскания, основанные на всестороннем анализе статистических сведений за 1873 год из двадцати пяти губерний к западу от Урала, были опубликованы в качестве приложения к «Правительственному вестнику» [Лазаревский 1876].

Статистический анализ, предпринятый Лазаревским, привел его к заключению, что в 1873 году по всей Европейской России волками было истреблено 179 000 голов крупного и 562 000 голов мелкого домашнего скота. К первой категории относились лошади и крупный рогатый скот, а ко второй, помимо собственно мелкого домашнего скота, также жеребята и телята. Финансовый ущерб, понесенный вследствие этого страной и ее населением, Лазаревский исчисляет в 7,5 миллиона рублей. Он полагает, что в действительности потери домашнего скота могут быть вдвое больше официальных цифр и соответствовать потерям в 15 миллионов рублей для двадцати пяти губерний, и это – не считая собак и домашней птицы, которые также становились добычей волков[57]. Лазаревский выстраивает следующие предположения: если принять во внимание гипотетическую ежедневную потребность волка в мясе (по его подсчетам, она составляет семь фунтов), оценить численность волков западнее Урала в 180–200 тысяч и учесть рыночную цену лесной дичи, которую волки добывали себе в пищу помимо домашнего скота, то ущерб, наносимый волками дикой природе Европейской России, можно исчислить в 50 миллионов рублей [Там же: 24–26]. Лазаревский также отмечает, что помимо экономических последствий из-за волков ежегодно погибает некоторая часть сельского населения России. Например, с 1849 по 1851 год из-за волков погибли 266 взрослых и 110 детей, а среднее число жертв достигало около 125 человек в год, как сообщалось в «Журнале Министерства внутренних дел» [Там же: 26]. Различный ущерб, наносимый волками, Лазаревский сопоставляет с уроном от чумы рогатого скота и пожаров и приходит к выводу, что волки приносят сельскому хозяйству империи больший вред, чем любые другие бедствия.

Продемонстрировав на основании статистики губительное воздействие волков на российское сельское хозяйство, Лазаревский переходит к критике различных методов, обычно используемых для охоты на волков. Он упрекает российские местные власти и сельские выборные земские учреждения за то, что они недостаточно серьезно и основательно подходят к этой проблеме (например, не назначают достаточно щедрого вознаграждения за волчьи шкуры), и в доказательство на основании выборки из отчетов земских управ приводит двадцать примеров неудовлетворительного административного контроля и координации [Там же: 39–43]. Он приходит к заключению: