Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века

К недалеко посаженному волку Убей [имя главного борзого пса. – Я. Х.] поспел, захватил его в гачи, спустил его, не повалив; затем в другой, в третий раз щипнул волка и продолжал уже скакать, не задерживая его и укорачивая скачку, как только волк на него огрызался. Видя волка уходящим, к нему была подпущена свора В. А. Шереметева, состоявшая из 3-х кобелей. <…> Далеко оторвавшись от 2-х прочих, белый жадно поспел к волку, захватил его и с ним вместе опрокинулся. Два другие кобеля поспели, разместились в шивороте и волк остался на месте. Сказать, что такого блестящего приема, какой показали эти собаки – трудно встретить, будет лишь слабою похвалою им. Злобнее и пристальнее держать зверя – без отрыва и по месту, вряд ли и возможно [Толстой В. 1880: 263][108].

Как можно судить по очерку В. С. Толстого, основная цель этих состязаний состояла в том, чтобы проверить быстроту, свирепость и упорство борзых, а также подготовить их к схватке с волками во время настоящей охоты (описания которой мы рассматривали в первой главе). О результатах подобных соревнований, как и о результатах скачек и собачьих выставок, сообщалось в российских охотничьих журналах, а иногда и в массовой прессе. В периодических изданиях, предназначенных для охотников, описания садок, как правило, или представляли собой сухие таблицы с результатами, или превозносили достоинства состязавшихся борзых. Как и в очерке Толстого, в них нет ни малейшего сочувствия к волкам, ра́вно как и сожалений, что плененных зверей разрывают собачьи зубы.

Однако люди, которые не были охотниками (в частности, члены РОПЖ), видели в соревнованиях по травле ярчайший пример жестокого обращения с животными, и волки, естественно, выступали важным символическим элементом их риторики. Сам Чехов в 1882 году поместил в литературном журнале «Москва» четырехстраничное описание подобных соревнований – очерк «На волчьей садке» [Чехов 1983]. Этому очерку присущи те же черты, что и юмористическим зарисовкам из современной жизни, которые Чехов писал для заработка, чтобы оплачивать обучение на медицинском факультете, и публиковал под псевдонимом Антоша Чехонте, от которого отказался только в 1888 году, когда после получения Пушкинской премии осознал себя «серьезным» писателем. Однако, несмотря на определенную незрелость и шутливый тон, в этом очерке он решительно, с едким сарказмом осуждает волчью травлю. Мероприятие, состоявшееся, подобно описанному двумя годами ранее в очерке В. С. Толстого, в начале января на Московском ипподроме, Чехов изображает как анахронизм для европейского столичного города XIX века, тем самым косвенно критикуя российскую отсталость. Отметив, что не является охотником, Чехов заранее «извиняется» за незнание охотничьих терминов и предупреждает, что будет «рассуждать так, как рассуждает публика, т. е. поверхностно и по первому впечатлению» [Там же: 117]. Он описывает большую толпу зрителей, собравшихся на ипподроме, в числе которых – дамы с биноклями и сгорающие от нетерпения гимназисты, а потом язвительно добавляет: «На арене несколько возов. На возах деревянные ящики. В ящиках наслаждаются жизнью герои дня – волки. Они, по всей вероятности, не сгорают от нетерпения…» [Там же: 118]. Когда ящики вывезли на середину арены, возбуждение зрителей возросло, и они принялись обсуждать, чьих борзых выпустят первыми – можаровских или шереметьевских (по фамилиям владельцев):