Этот добрый жестокий мир (сборник)

Вряд ли у нее хватит сил, чтобы самой уничтожить туман. Она ведь его даже не видит. Но — теперь, я в этом уверен — чувствует. Интуитивно, на уровне подсознания. И даже этого хватит, чтобы к диагнозу «неисцелимая» добавилось робкое «почти».

И это «почти» дает надежду.

А значит, у нас есть шанс!

АНДРЕЙ КОКОУЛИН ВИРУС ЧЕМОДАНОВА

День первый

Проснувшись, Чемоданов вдруг понял: все!

Взгляд его затуманился и прояснился, ладонь прошлась по влажному со сна лбу. Он отнял ее — пальцы вздрагивали.

— Кончено, — прошептал Чемоданов.

Он отвердел лицом, покосился налево — супруги не было. Тогда сказал уже громче:

— Надоело.

Слово растворилось в розовом свете.

Чемоданов откинул одеяло и встал. Его шатнуло, спальня поплыла перед глазами. Все это розовое альковное великолепие, пуфики, обои, салфеточки, черно-белый мохнатый ковер, зеркально-розовое трюмо, глянец телевизора — все это едва не опрокинулось на него, но он подставил плечо, упер его в стену и не поддался.

Дальше было легче.

Чемоданов затянулся в халат с квадратами, ногами нашел шлепки и — плям-плям-плям — прошлепал в санузел. Да, подумалось ему, сегодня же!

Включив душ, он долго регулировал напор и температуру воды, потом долго стоял, ощущая покалывание струек — на макушке, на лице, на шее.

Потихоньку становилось легче, легче, легче.

Вытираясь перед зеркалом, Чемоданов обнаружил у себя решительный вид: упрямо поджатые губы, сведенные через складку брови, растертые до красноты щеки.

И глаза.

Светлое «Все!» было в них. И черно-зрачковое «Кончено!».

Перед супругой, колдовавшей на кухне, он предстал все тем же главным бухгалтером небольшого заводика ООО «Пневмопластпром», каким и был еще вчера, и в то же время совершенно другим человеком.

— Катюш, — сказал он как можно мягче.

Уловив неладное, супруга повернулась от соковыжималки, и в руке ее судорожно брызнула янтарными каплями половинка апельсина.

— Что? Наезд? Налоговая?

— Нет.

— Что тогда?

Чемоданов сел за стол, под обеспокоенным взглядом жены переставил тарелку, покрутил вилку в пальцах, затем потянулся к гренкам.

Взял одну.

— В общем… — сказал он, изобразив лицом то ли сожаление, то ли неудобство. — Решено.

Супруга осторожно опустилась на стул.

— Коля…

— Я решил теперь жить честно, — поднял на нее глаза Чемоданов.

— Это как?

— Вот так, честно.

Супруга моргнула.

Чемоданов отломил от гренки кусочек. Грустно прожевал.

— Понимаешь, Катюш, тут как… Я проснулся сегодня — до того обрыдло все, в телевизоре, на работе, на работе, в телевизоре, кругом врут, врут, врут. Я сам все время вру — в отчетах, в зарплате, в прибыли. Не могу больше!

Он провел гренкой под подбородком.

— Ты заболел, да? — с облегчением спросила супруга.

— Нет, — печально ответил Чемоданов. — Я, наверное, уволюсь.

— А я, Коля? А мы?

— А зачем я тебе такой? — повесил голову Чемоданов.

— Нет, ты погоди, погоди. — Катя отложила половинку апельсина в сторону. — Ты просто устал. Тебя Сурен Тимурович заездил, да?

Чемоданов вздохнул.

Супруга подала ему стакан свежевыжатого сока, и он его выпил как лекарство, морщась.

— Может, тебе не ходить сегодня на завод? Я позвоню, что у тебя эти… колики твои…

— Будем честными, — возразил Чемоданов, поднимаясь.

— Не поел ничего.

— Ну и ладно. — Чемоданов притянул супругу к себе и шепнул ей, настороженно затихшей, на ушко: — Но я честно тебя люблю.

— «Люблю» на хлеб не намажешь…

Катя хотела добавить еще про семью, про дачу, но испытала вдруг приступ дурноты, и оказалось, хорошо, что муж обнял, хорошо, что придержал.

Кухня мотнулась перед ней, но через мгновение посветлела и стала прежней.

— Честно, — сказала Катя, глядя на раздобревшую за годы семейной жизни спину мужа.

В носу защекотало.

Визит Чемоданова застал Сурена Тимуровича врасплох.

Сурен Тимурович был морщинистый, седой армянин, разменявший шестой десяток. У него были большие уши, густые брови, грустные глаза спаниеля и совершенно замечательный нюх на неприятности.

От Чемоданова этими неприятностями разило.

— Николай, я, конечно… — Сурен Тимурович потерялся и развел руками. — Вам, собственно… Просто скажите мне, по какому поводу…

— Не могу больше! — выкрикнул Чемоданов, садясь в кресло для посетителей.

Сурен Тимурович печально кивнул. Вид у него сделался слегка рассеянный, словно душой он устремился к далекому заснеженному Арарату.

— А конкретней?

— Устал я от того, что мы проворачиваем! — стукнул себя в грудь Чемоданов. — Воротит, Сурен Тимурович. Давайте честно!

Так, подумал Сурен Тимурович, пятьдесят на счете, акции продать, еще десять, квартира — сто, если по-скорому, э-э-э… что-то есть у Зои…

— Что? — отвлекся он от подсчета, наставив на главного бухгалтера бесцветные, много чего повидавшие спаниелевые глаза. — Что за честно?

— По-белому!

Сурен Тимурович вздрогнул.

— Коля, откуда у вас такие мысли? Хотите в отпуск? На аравийское побережье, в пятизвездочный отель? Я вижу, вам это необходимо.

— Не хочу, — сказал Чемоданов. — Честно.