Этот добрый жестокий мир

Саша вперился в экран, в центре которого появилось и медленно росло белое пятнышко. Вспомнилось, как полгода назад Аркадий разгонял реакцию для новосибирского термоядерного комплекса. Тогда она вспыхнула через десять часов, и это считалось пределом возможностей, ни один из мастеров не работал с плазмой так долго. Потом были две недели реабилитации; слава богу, все обошлось. А сейчас… обойдется ли? Володя с напряженным лицом застыл над пультом медицинского комплекса. «Сейчас, сейчас, — пробормотал Саша, — еще чуть-чуть, совсем немного…»

Тишину разорвал треск счетчика нейтронов. Радужный шар исчез, прямоугольник экрана полыхнул белым.

— Есть реакция! — объявил оператор.

— Володя, отключай! — закричал Саша, но тот все уже сделал сам, без команды, и теперь осторожно снимал с Аркадия шлем. Волосы на лбу слиплись от пота, глаза были закрыты, черты лица выглядели резче, чем обычно.

Из-под наушника показалась кровь.

— Предупреди Авакяна, — приказал Володя. — Давай, поживее! Пусть едет сюда, скажи, я позвоню через три минуты.

— Что, так плохо? — вырвалось у Саши, но врач не слушал его. Опустив спинку кресла, на котором расслабленно лежал Аркадий, он катил его к выходу из зала, распоряжаясь, чтобы подготовили реанимационную. «Двадцать секунд, горение стабильное», — услышал Саша, набирая номер. Когда Авакян ответил, Аркадия в пультовой уже не было.

* * *

— Десять минут, — сказал Володя, останавливаясь у палаты, — не больше. Под твою ответственность. Может, тебе удастся его урезонить.

— Попробую, — Саша кивнул и открыл дверь.

— А, наконец-то! — воскликнул Аркадий, садясь на кровати. Не глядя, нащупал трость и резким движением поднялся. — Почему так долго не заходил?

— Врачи не пускали. — Саша обнял друга.

— Врачи? С каких пор тебя это останавливает?

— С недавних, Аркадий, — серьезно ответил он, — у тебя, вообще-то, был инсульт.

Тот махнул рукой и широкими ломаными шагами подошел к окну. Из зеленого моря с островками жилых домов вырастал небоскреб «Центра термоядерной энергетики». Вдали синела излучина Протвы с желтой полоской пляжа, а возле нее блестела стеклом станция «Магнитки», эстакада которой дугой уходила за горизонт. Поезд, разгоняясь, набирал ход — через пять минут он будет в Серпухове.

— Ерунда, эскулапы вылечат. Знаешь, что? — Он повернулся к Саше, его глаза возбужденно блестели. — Я, кажется, понял, почему возился так долго. Можно было сделать гораздо проще…

— Аркадий, послушай меня, — негромко сказал Саша, — за пульт тебе больше нельзя.

Тот с недоумением уставился на него.

— Шутишь? Как это — нельзя? Что значит — нельзя?

— Никаких шуток. Тебе повезло, что ты вообще можешь ходить и разговаривать, понял? Авакян с бригадой оперировал тебя почти сутки, считай, он заново собрал твой мозг. Такого никто раньше не делал, то есть вообще никто!

— Я благодарен Авакяну, — с холодком ответил тот, — но даже он не может запретить мне делать то, что я умею лучше всех.

— Авакян не может, — согласился Саша, — а вот ученый совет вполне.

— Что?

— Вчера состоялось заседание. Принято решение о прекращении экспериментов.

— Вот как… и тебя послали сказать мне об этом?

Саша молча кивнул. Аркадий уперся в него взглядом.

— Это глупо. Закрывать программу из-за одного несчастного случая — глупость.

— Программу не закроют. Мы создадим группу по моделированию. Французы, кстати, идут тем же путем…

— Группа моделирования! — саркастически воскликнул Аркадий, принимаясь расхаживать по палате. Трость мягко стучала о пол. — Чушь! Твои французы выдохлись, после Лорана у них не осталось достойных мастеров, вот почему они поют эти песни. Нет и не может быть никакого алгоритма, как вы не понимаете! Каждая реакция, каждая зажженная свечка — это… — он на секунду запнулся, — это чудо, произведение искусства — да-да, именно так! Вы сможете создать теорию, как писать картины не хуже Боттичелли, а? Или сочинять музыку, которой позавидовал бы Бах?

— Не надо утрировать…

— Утрировать? Ты не сидел за пультом, ты не знаешь, — зло сказал Аркадий, — и никто из вас не сидел.

— Так расскажи, каково это! Ручаюсь, тебе будут в рот смотреть!

Аркадий тяжело опустился на кровать, уперся локтями в колени. Он поймет, что по-другому нельзя, подумал Саша, ему нужно время, но он поймет. Эпоха героических одиночек уходит в прошлое, их место займут профессионалы, вооруженные теорией и нужными инструментами. Так было всегда. Гагарин совершил подвиг, а через двадцать лет полеты на орбиту стали рутиной.

— Тебе нужен месяц на восстановление, — сказал Саша. — Потом тебя ждут в университете.

— Физику плазмы некому читать?

— У тебя будет собственный курс, назовешь, как захочешь. Расскажи, как стал лучшим мастером на планете. Уверен, от студентов отбоя не будет.

Аркадий поднял на него взгляд, в котором мелькнула надежда. Саша догадался, о чем его спросят.

— Горбовский был на совете?