Этот мир не для нежных (СИ)

Очередной крен судьба дала, когда он в очередном гараже, куда его пустил сердобольный сторож-алкоголик, работал над моделью ранцевого вертолета. Геннадий Леонтьевич, разложив замусоленные листы ватмана прямо на грязном полу, вычерчивал линии, которые должны были соединиться в бесконечности идеальным принципом красоты, гармонии и движения, когда в гараж вошли трое. Это были наркоманы, он сразу понял, так как повидал за свою длинную жизнь все пороки людские в полном их тоскливом разнообразии. Глаза у них бегали, а движения были полны уже не сдерживаемой ярости.

— Где деньги, старпёр? — глухо спросил один из них, самый рослый, лохматый, неприлично красивый и молодой.

— Какие у меня деньги? — привычно ответил изобретатель. — Я даже папиросы себе уже не покупаю от бедности.

Эти трое его, казалось, не слышали. Клокотала в них подчинённость не правилам, установленными другими людьми, а внутренней страсти, и страсть эта была знакома изобретателю Геннадию Леонтьевичу, который их всех — алкоголиков и наркоманов — очень даже жалел.

— Деньги! — Повторил лохматый с сальными волосами до плеч и схватил большой молоток, лежавший на одной из гаражных полок.

Изобретатель пожал плечами, понимая, что отвечать что-либо совершенно бессмысленно. Тогда они накинулись на него. Разом, все вместе, как слаженная стая хищников. Только в отличие от строгой логики стаи, выпестованной инстинктом и временем, движения этих были объединены какой-то страшной случайной необходимостью, в корне отличающейся от допустимо понятной жажды выжить.

Самый приземистый и уродливый с искаженным от ярости лицом с разбега, прыжком, с ноги ударил Геннадия Леонтьевича под старческие, уже и так не очень державшие изобретателя колени. Он упал прямо на разложенные листы ватмана, в глубине разума четко понимая, что должен закрыть чертежи собой. Это происходило с ним не в первый раз, и Геннадий Леонтьевич боли, конечно, боялся, но уже тупо, сонно, подчиняясь главному инстинкту — выжить. Просто остаться живым. В этом порыве он, сгруппировавшись, пытался закрыть те части тела, которые отвечали за его земное существование. Наркоши пинали его несколько секунд, стервенея от процесса, входили в опьяняющий раж, повторяя, с упорством заезженных пластинок: «Где деньги?», затем сквозь разливающуюся по телу боль, Геннадий Леонтьевич уловил иное, смертельно пугающее движение. Красивый лохматый поднял молоток, и с искаженным внутренним приказом лицом опустил его с силой на многострадальную голову изобретателя. «Шишкой больше, шишкой меньше», — пыталось спастись сознание от ужаса непоправимого, и изобретатель ушел в пустую темноту одновременно с диким скрежетом пронизывающей невыносимой боли.

Они бросили его в гараже, прямо на уже бесполезных чертежах ранцевого вертолета, залитых кровью, затоптанных грязными подошвами. Может, эти наркоманы и поживились в нищем гараже, даже наверняка они что-то взяли, Геннадию Леонтьевичу это было неизвестно. Он даже не знал о том, что всё-таки, движимый инстинктом выживания, выполз из гаража на улицу. Хотя Геннадий Леонтьевич твёрдо знал, что в этот момент случился его фатум, и он должен был прямо здесь и сейчас закончить свое земное существование. И временами ему казалось, что он на самом деле и умер там, на предрассветной улице, сквозь кровь, запекшуюся на опухших веках, с трудом ловя последнее для него чудо рассвета.

Наверное, сознание всё-таки возвращалось временами к нему, потому что уже потом, много позже, он помнил, как в тумане выплывал голос: «Вот где я тебя нашел, Отшельник. Хорош, брат, хорош. Ничего не скажешь».

Хозяин Пихтовки заметил его там, на улице. Зачем Фарс проходил там — по делу или мимо, никто не знает, да никому и не интересно. На своей, кажется, машине отвез в больницу, навещать, конечно, не появлялся, но когда Геннадия Леонтьевича воскресили, подлатали и выписали, отвез к себе в посёлок.

— Так и будешь молчать? — единственное, что по пути в Пихтовку спросил. Непонятно, конечно, что к чему, но так как Геннадий Леонтьевич и тут промолчал, видимо, какой-то смысл в словах Фарса имелся.

А там, в поселке уже, просто счастье случилось: изобретателю дали домик-развалюху и токарный станок. И много ещё самых разных инструментов.

Так Геннадий Леонтьевич остался в поселке лесорубов.

Хоть и слыл он тут сумасшедшим, и старались с ним лишний раз не связываться. Но, тем не менее, весь посёлок, например, жил за счет электричества, которое исправно и бесперебойно поставлял генератор. Его Геннадий Леонтьевич соорудил из старого тракторного двигателя и чего-то ещё. Составляющие агрегата он тщательно скрывал, но, похоже, что-то в плане вечного двигателя ему соорудить удалось. Электричество в поселке не выключалось никогда. Ни во время бурь, ни во время снегопадов, ни днем, ни ночью.

***