Этот мир не для нежных (СИ)

— Бог дал мне дар изобретательства, — проскрипел Геннадий Леонтьевич из диктофона, — а быт отнял. Кто имеет контакт с Богом, у того жизнь будет отнята, а знания повысятся. Я верю в силу своего ума, в реальность других миров. Моя вера — познание основ природы: кто я, кто Бог и что такое природа. Считаю, что обладаю ответом на эти вопросы. Я — нищий. Моя частная собственность — это моя философия ума. Я всем стараюсь объяснять, как правильно выживать по основам природы, а они мои слова превращают в политику. Это мне обидно, так как я «брезгаю» быть политиком. Иногда я говорю, говорю, а потом, когда замолчу, отдыхая, он, мой собеседник, начинает такое нести, что кажется, я сам дураком стал. Потому что, если дурака не понимаю, значит, сам дурак. Я-то говорю практику, а потом меня обвиняют — у тебя ни одного класса образования, а ставишь себя умнее всех. Вот такая у меня катастрофа ума.

Лив с удивлением уставилась на первоисточник. Старичок стоял, торжественно облокотившись на заваленный стол, прикрыв глаза, подергивая щетинистой бороденкой в такт, словно снова и снова одобряя каждое высказанное им и оставленное для вечности слово.

— Насос, которым колёса на машинах.., — Лив попробовала ещё раз обозначить свою позицию.

— Иди ж, ты! — выкрикнул Геннадий Леонтьевич. И выхватил из её рук диктофон. Лив показалось на минуту, что он вот сейчас смертельно обидится и ничего ей не даст. Старичок же закрутился на месте, прижимая к себе драгоценное устройство. Девушке показалось, что он бы с удовольствием забегал по комнате туда-сюда, но это невозможно было сделать физически. Из диктофона сквозь всё те же космические помехи прорывалось высшее откровение, как Геннадий Леонтьевич его понимал:

— Хозяева Белого Солнца создали нашу планету как временное творение для какой-то их науки. На Солнце не хватает компонентов для атомной реакции, для создания климата жизни. Созданный природой запас заканчивается, а заменить нечем. Планета наша начнёт замерзать, и в этом никто не виноват. ...

— Когда начнёт? — глупо, но уже заинтересованно спросила Лив, обращаясь в большей степени к диктофону.

— Как только запас закончится... — удовлетворительно вздохнул Геннадий Леонтьевич и выключил диктофон. — Ты видишь край сферы?

— Нет. — Твёрдо ответила Лив. — Не вижу. Ни края, ни сферы. Что вы вообще имеете в виду?

— Ну как же... Она над нами, над всем. В ней кишат идеи, образы, понятия, смыслы. Пока ещё есть. Я протягиваю руку, хватаю за хвост сущность изобретения и вытягиваю её сюда. Все гении так делают. Но энергия истощается. Смыслов остается всё меньше, места у них под сферой все больше. Они уже не создают своим движением трение, не вырабатывают тепло. Сфера становится всё более разреженной и холодной. Когда идей не останется совсем, мы все замёрзнем. И планета тоже, того...

— А вы что, идеи не вырабатываете?

— Нет. — Покачал головой Геннадий Леонтьевич. — Люди ничего такого созидательного не вырабатывают. Мы созданы по типу паразитов. Можем только запустить руку и взять то, что нам положили. Сами — нет.

— Но вот Савва, например, вас считает гением...

— А, этот любовник, — одинокий изобретатель презрительно махнул рукой. — Или всё ещё паж? Что он вообще может считать? Что они тут вообще все могут считать? Карточная колода, сосущая дивиденды с акций, которые ей не принадлежат. Замаскировались... А рыла-то торчат! Из всех ихних кооперативов.

— Вы про кого говорите? Про жителей посёлка?

— Жители? — Геннадий Леонтьевич залился дребезжащим смехом. — Милая моя, где ты тут видишь жителей? Это же проекции. Сломанные игрушки, которых Боги Солнца выкинули за ненадобностью. Ну, им, понятно, сферу вывернуть хочется. Ни себе, ни людям...

— Зачем вывернуть? — Не поняла Лив.

— Так все переустроить хотят. Чтобы, значит, всё им вообще падало в рот — без забот, без хлопот. А мне не было печали, как приказ поступает. Миссия. Почини, мол, Геннадий Леонтьевич игрушки от неведомой зверушки...

Изобретатель понял, что у него неожиданно получились стихи, и дробненько захихикал. Лив, слушая то этот жутковатый смех, то невнятное бормотание гения, ничего не понимала, но решила ещё раз ему подыграть.

— Кстати, я видела здесь самое настоящее привидение, в лесу встретилась с монстром. А вы тоже встречали здесь что-то необычное?

Он закивал, соглашаясь:

— Монстры, ага. Там просто паника поднялась, когда узнали, что творят тут эти объедки цивилизации.

И он опять залился жутким хлюпающим смехом. Разговор становился уже не беседой, а одним сплошным диагнозом. Но Лив нужен был компрессор для накачки шин, и она понимала, что, не завоевав расположение этого сумасшедшего изобретателя, ничего не получит. Поэтому поставила себе установку быть терпеливой, во что бы то ни стало, и добиться цели. А это Лив как раз умела — поставить и добиться.

— Вы поэтому ни с кем тут не общаетесь?

— А о чем мне говорить с ними? — Цыкнул зубом изобретатель. — Это же совершенно иные существа.

— Вы их боитесь? — предположила Лив.

Геннадий Леонтьевич, казалось, даже огорчился от такого предположения.