Этот мир не для нежных (СИ)

Это была одинокая задумчивая фигура со связкой дров на крутом склоне. Живописная седая борода, валенки в солнечном октябре, интеллигентные очки — самый, что ни на есть образ деревенского самородка. Всю эту конструкцию классически завершал допотопный пилотный шлем с большими защитными очками на лбу. Две пары очков пускали солнечных зайчиков в два раза больше, от этого старичок казался практически светоносным существом, генерирующим собственное, внутреннее светило.

— О, живой ещё дедушка, — ласково сказал Савва, но ближе подходить не стал, наоборот сразу заторопился в обратном направлении. — А то всё помирать собирался. А, нет, глянь, какую огромную связку тащит! И легко так... Ну, ты сама тут теперь. У меня дела.

Савва спешно отправился в сторону сгрудившихся домишек.

— Вижу. Вижу! — закричал неожиданно громко для своего тщедушного строения старичок. Очевидно, это относилось к Лив, потому что Савве он тут же погрозил вслед и на стремительно увеличивающемся расстоянии кулаком. Затем опять закричал в сторону Лив. — Вижу вас, уже бегу.

Он и действительно побежал, неожиданно прытко, не выпуская из рук свою вязанку. Лив испугалась, что сейчас рассыплется одно из двух — Геннадий Леонтьевич либо вязанка, которую он крепко прижимал к себе. Но старичок добежал практически без потерь, только чуть задыхался и потерял по дороге пару тройку поленьев из своей связки. Лив он был явно рад и воодушевлен встречей.

— А этот... Ушел? — только спросил настороженно, чуть поведя в направление удалившегося Саввы короткой редкой бороденкой, больше напоминавшей прореженную щетину.

Лив кивнула, и Геннадий Леонтьевич ловко открыл ветхую калитку. «Словно для этикета, — подумала Лив. — На эту ограду дунь, само рассыплется».

В доме все выдавало задумчивость незаурядного ума хозяина. В единственную комнатушку Лив, подгоняемая нетерпеливым изобретателем, попала прямо из тесного коридорчика, наполовину заваленного дровами и засыпанного древесной стружкой и мелкой щепой. Другая половина прихожей была загромождена хозяйственным инвентарем. Какие-то лопаты, плохо уложенные шланги, несколько топоров целых, несколько топорищ и лезвий отдельно. Лив, морщась от боли в повреждённой ноге, сделала несколько шагов, тщательно выбирая, куда наступить в следующий момент, и тут же оказалась в небольшой, закопчённой печной копотью спальне. Потолок, вопреки всем законам физики, не доходя до линии горизонта, смыкался с полом, кажется прямо под ногами. И единственный топчан, и стол, и кособокая печурка — это всё, что помещалось в клетушке, — было завалено железками, проволокой, какими-то странными деталями. Щепки из прихожей странным и ненавязчивым образом распространялись по комнате.

Геннадий Леонтьевич так и не поинтересовался, каким образом и зачем Лив появилась у него в гостях. Казалось, он был безумно рад просто с кем-то поговорить. Собственно, он даже имени её не спросил, так что девушке пришлось представиться самой.

— Меня зовут Оливия, — отрапортовала она, почему-то смущаясь, и присела на край топчана.

— Ну, ты явно не из их компании. Не из этой бандитской колоды,— странно пробормотал старичок и суетливо поднырнул куда-то под стол. Раздался звук падающей железяки, Геннадий Леонтьевич ловко выбрался из-под стола одновременно с этим дребезжащим звуком.

— Мне нужен такой насос, которым колеса у машин накачивают, — сообщила ему Лив. — Савва сказал, что у вас может быть. Вернее, что у вас он точно есть.

— Ну, да, ну да, — задумчиво произнёс странный изобретатель. Взгляд его опять забегал по комнате, казалось, что он не может сконцентрироваться ни на секунду. Словно маленький ребёнок с диагнозом гиперактивности. Внезапно его лицо озарилось такой радостью, что Лив поймала себя на том, что тоже засветилась в ответ, хотя причину столь нежданного счастья не уловила.

— Вот, наговаривал, — дедушка нырнул в кучу хлама на столе, что-то отчаянно выискивая в нем. — Побеседовать-то не с кем. С этими-то, проекциями, как мне разговаривать? О чем? О том, как они тут перегонку затеяли, подлецы?

Он вытащил старенький, допотопный диктофон и целую кучу замызганных, на несколько раз использованных и уже намеревавшихся осыпаться кассет. Все это найденное богатство старичок протянул Лив.

— Ну, включай же, включай! — заторопил он её, требовательно заглядывая в глаза.

Лив словно под гипнозом его цепких глаз нажала какую-то кнопочку, на которую нацелился его скрюченный грязный палец. Ноготь на пальце был синий, явно чем-то отбитый или где-нибудь прищемленный совсем недавно. Комнату огласило бурчание Геннадия Леонтьевича, уже из диктофона, поэтому несколько механическое и перебиваемое странными шумами, словно он вещал из другой галактики.