Этот прекрасный мир

На палубе темно, моросит. В мой прошлый приезд в Англию мы поднимались по Темзе. Тоже было темно, моросил дождь, все вокруг были одеты в черное, с пепельно-серыми лицами, а покрытые сажей, закопченные дома казались мрачными и зловещими. Проходя каждое утро по Хай-Холборн-стрит, я видел самых респектабельных, жалких оборванных нищих, каких только сотворил Господь. Серых, бледнолицых ничтожеств в котелках, с визитками и с тем нелепым респектабельным видом, который только англичане могут напускать на себя, попадая в передряги. Сделав над собой некоторое усилие, я вслушался в английский язык, и, должен сказать, он мне ни капельки не нравится: он звучит елейно, льстиво, подобострастно, липко. Произношение – вот мерило всего, именно оно делит людей на классы и касты. Мужчина в клетчатой кепке и широком пальто – похож то ли на осла, то ли на надутого индюка: напыщенный, чванливый. Даже с грузчиками изъясняется на каком-то птичьем наречии. И со всех сторон доносится слово «сэр». Позвольте, сэр? Куда вы сказали, сэр? Да, сэр. Нет, сэр. Черт подери, я уже вздрагиваю от этих «да, сэр», «нет, сэр». В жопу сэров.

Иммиграционная служба. Жду, пока до меня дойдет очередь. Как всегда, впереди сволочи с толстой мошной. Очередь почти не движется. Счастливчики, благополучно миновавшие контроль, ждут, пока осмотрят их багаж. Снуют грузчики, похожие на навьюченных ишаков. Передо мной осталось только двое. В руках у меня паспорт, билет, багажные квитанции. И вот я у цели. Протягиваю паспорт. Чиновник смотрит на большой лист бумаги, находит в нем мое имя, что-то отмечает.

– Как долго вы собираетесь пробыть в Англии, господин Миллер? – спрашивает он, держа паспорт наготове.

– Неделю, может, две.

– Вы направляетесь в Лондон, не так ли?

– Совершенно верно.

– В какой гостинице вы собираетесь остановиться, господин Миллер?

Меня начинают забавлять эти вопросы.

– Я еще не решил, – отвечаю я с улыбкой. – Может, вы мне что-нибудь посоветуете?

– У вас есть друзья в Лондоне, господин Миллер?

– Нет.

– Не сочтите за нескромность, а что вы собираетесь делать в Лондоне?

– Вообще-то я хотел немного отдохнуть. – Я продолжаю улыбаться.

– Надеюсь, у вас при себе достаточно денег, чтобы прожить в Англии?

– Я тоже на это надеюсь, – беспечно отвечаю я, улыбка не сходит с моего лица. Меня начинает раздражать его придирчивость, но продолжаю блефовать.

– Будьте добры, не будете ли вы столь любезны показать мне ваши деньги, господин Миллер?

– Бога ради, пожалуйста.

Я лезу в карман джинсов и извлекаю то, что уцелело от ста франков. Вокруг меня раздаются смешки. Я тоже делаю попытку рассмеяться, но мне это не слишком удается. Мой мучитель издает слабый звук, похожий на кудахтанье, и, буравя меня взглядом, произносит с сарказмом:

– Вы ведь не собираетесь надолго задерживаться в Лондоне, господин Миллер, не правда ли?

И при каждой фразе – «господин Миллер»! Этот сукин сын, кажется, испытывает мое терпение. Я начал заводиться.

– Послушайте, – как можно дружелюбней говорю я, пытаясь сохранить беззаботный вид. – Неужто вы думаете, что я собираюсь жить на ЭТО? Как только доберусь до гостиницы, я свяжусь с Парижем и мне пришлют деньги. Я уезжал второпях и…

Он нетерпеливо перебивает. Не затруднит ли меня назвать свой банк в Париже?

– У меня нет счета в банке, – признаюсь я, видя, что мой ответ отнюдь не порадовал моего собеседника.

Вокруг меня ощутимо начинают сгущаться тучи. Стоящие в очереди обреченно поставили на пол свои чемоданы, словно приготовившись к долгой осаде. Паспорт, который мой мучитель прежде благоговейно держал в руках, теперь камнем ложится на стойку, словно важная улика.

– Откуда вы намереваетесь получить деньги? – вкрадчиво интересуется он.

– От моего друга, мы живем вместе в Париже.

– А у него есть банковский счет?

– Нет, но у него есть работа. Он работает в «Чикаго трибюн».

– И вы полагаете, что он вышлет вам деньги на отпуск?

– Не полагаю, а знаю, – резко отвечаю я. – Какой смысл мне вам врать? Я же сказал, что уезжал в спешке. Мы условились, что мне пришлют деньги, как только я приеду в Лондон. Кроме того, это мои деньги, а не его.

– Вы предпочли доверить деньги ему, вместо того чтобы держать их в банке, я правильно понял, господин Миллер?

Я мысленно чертыхнулся.

– Видите ли, там не такая уж большая сумма, и вообще я не очень хорошо понимаю, о чем мы спорим. Если вы мне не верите, я готов подождать, пока вы свяжетесь с ним… Не знаю… хоть телеграмму пошлите, право слово, и выясните все сами.

– Одну минуту, господин Миллер. Вы упомянули, что проживаете вместе… Позвольте уточнить, в гостинице или квартире?

– В квартире.

– На чье имя она снята?

– На его. Мы сняли ее на имя друга, потому что он француз и ему было проще уладить все формальности.

– Вы всегда храните у него ваши деньги?

– Нет, не всегда. Понимаете, я покидал Париж при необычных обстоятельствах. Я…

– Минуточку, господин Миллер.