Этот сладкий голос сирены

Денег у Римули не было, последнее она отдала таксисту. Все-таки немного не хватило, но когда Римуля стала извиняться, таксист сказал, чтобы она поцеловала его в щеку и этого будет достаточно. Римуля поцеловала его в щеку, и он остался доволен. В аэропорту Римуля разыскала пилотов, совершавших рейс в ее родной город. Сделать это было совсем не так просто, даже Римуле на это понадобилось два с половиной часа. Но через два с половиной часа она уже была на расстоянии семи с половиной тысяч километров от земли, откуда «труп» веселого Роландо, лежащего на пороге его родного дома, уже невозможно было увидеть.

Расставшись с мальчиком, переславшим ей весть от отца, Римуля медленно пошла по улице, размышляя, что же делать дальше… Но Римуля не принадлежала к людям, способным предаваться долгим размышлениям, она тут же начала действовать. И прежде всего – принюхиваться. Это был самый верный путь, потому что уже через каких-то десять минут она почувствовала едкий, неприятный, просто шокирующий запах – запах поражения и беды. Она остановилась и увидела неподалеку опущенного, заросшего человека в грязной одежде.

Римуля подошла:

- Вы случайно не знаете моего отца, Константина Тибайдуллина?

Незнакомец мрачно усмехнулся:

- Что, продулся, как я?

- Он не продулся! – закричала Римуля и неожиданно даже для себя самой расплакалась.

Но плакала Римуля недолго, не в ее правилах это было. Уже через полминуты она опять подошла к незнакомцу.

- Извините, - сказала Римуля.

- Ничего, - сказал незнакомец. – Это я не прав. На вашем месте вполне могла быть моя дочь. Не думаю, что быть моей дочерью большое удовольствие.

Лицо у него было лилово-багровым, с выступающими на поверхность красными жилками, через которые выходил избыток алкоголя. В глаза он не смотрел, как не смотрят люди, отягощенные не только комплексом собственной вины, но и вины всего остального человечества. Римуля сразу поняла, что раньше этот человек был совсем другим, и принадлежал другому кругу и почувствовала к нему расположение.

- Повторите, пожалуйста, фамилию вашего отца, я не очень расслышал, - сказал незнакомец.

Римуля повторила.

- Татарин?

- Он не татарин, - сказала Римуля. – Его отец татарин, а мать – донская казачка.

- Его, скорее всего, называют татарином, это понятно. Так что, спрашивайте татарина. Но лично я не встречал. Город большой, людей много.

- Что же мне делать?

- Расспросите-ка на свалке.

Римуля шла по свалке, столице проигравших, пробиралась по запутанным тропам между горами мусора, большими и малыми, и огромными, как небоскребы, ветхие, гигантские, угрожающие небоскребы мусора, которые, казалось, могут в любой момент обрушиться и погрести под собой маленького, жалкого человечка. Человеков этих ей попадалось довольно много, в бесформенных одеждах, с грубыми, обветренными лицами. И, глядя в эти лица, трудно было представить, что когда-то, давно, они были прелестными детьми с нежной, атласной кожицей, их любили матери, они учились в школе, должно быть, были октябрятами, а потом пионерами, ветер развивал алые галстуки на их хрупких, ребячьих шейках, а ясные их глаза были полны нелепой веры в справедливость и красоту жизни. Иногда долетал какой-нибудь особо омерзительный запах, на секунду Римуля зажмуривалась и, преодолевая внезапное головокружение, шагала дальше.

-Вы не встречали моего отца, Константина Тибайдуллина, его еще могут называть

«татарином»? – спрашивала у всех Римуля.

Попадались и молодые, вполне прилично одетые. Только в дерзких их глазах затаилась все та же болезнь, болезнь проигравших. Пятнадцатилетний подросток, в немыслимо светлых для такого места джинсах и канареечного цвета блузе, крикнул откуда-то сверху:

- Что потеряла?

- Отца, -ответила Римуля.

- Поищи на кладбище!

- Дурак, - сказала Римуля.

- Дура, - отозвался подросток, и в Римулину голову полетела пустая пластмассовая бутылка, запущенная так виртуозно ловко, чтобы с одной стороны не задеть ее и не принести ущерба, а с другой показать, кто есть кто.

- Татарин? Знал такого, - показался из-за картонного ящика какой-то старик. Видимо, у старика болел зуб, голова его была обмотана старым шерстяным платком, так что торчали только кустистые, как у Льва Толстого, седые брови и синеватый мясистый нос. – Зимовал тут, неподалеку.

- Где его можно найти?

- Кто его знает. Комар говорил, в парке видел…

- В каком парке?

- А там где космонавты.

Римуля уже выбиралась со свалки, как мимо ее уха опять пролетела пластмассовая бутылка, потом вторая.

- Уходи отсюда, - громко сказала Римуля. – Здесь кладбище.

- Зато здесь все есть. Ничего не надо, ни работать, ни учиться! – голос был все того же подростка, дерзкий, но с надрывом.

- На кладбище тоже не надо ни работать, ни учиться.

Полетела еще одна бутылка, но на этот раз даже чуть-чуть задела Римулю по волосам, словно причесала.

-Дурак! – фыркнула Римуля.

- Дура! – послышалось за спиной.