Этот сладкий голос сирены

Свою жизнь она не просыпала, она жила как-то сама с собой, ярко и живо, наполняя все вокруг себя особой лучащейся энергией. Чтобы не делала – пекла пироги, играла с ребенком или просто смотрела в окно. Любила смеяться. Телевизор у них появился одним из первых. Смотрела телевизор и хохотала, как 6езумная, щелкала орешки. И все посматривала на нескладного парнишку-денщика отчаянными, веселыми глазами. Где раскопал ее старый Тибайдуллин (да не такой уж и старый тогда, немногим за сорок), из каких борозд вскопанного войной человеческого поля вытащил? Иногда в лунные ночи она выходила на кухню все в том же разлетающемся халате, переливающемся, диковинном, сама вся какая-то диковинная, из другого мира… Долго пила воду, курила тонкие папироски одну за другой, смотрела в окно, что-то напевала… и плакала. Валентин Петрович, как бы глубоко не спал, тут же просыпался, чувствуя ее присутствие даже через стену. Лежал, боясь пошевелиться, спугнуть, сдерживая дыхание…

Совсем в другую эпоху своей жизни он услышал, что она умерла. Еще совсем не старой, в эпидемию вирусного гриппа. На похороны не пошел, но к весне, когда стаял снег, отправился на кладбище. Кладбище было недавним, огромным и каким-то голым, и небо над ним висело огромное, блеклое, пустое, и они как-то перекликались между собой, как две сироты. Валентин Петрович заблудился на совершенно одинаковых дорожках между совершенно одинаковыми могилами, долго блуждал и вдруг почувствовал на себе взгляд – знакомое лицо пристально и в то же время насмешливо смотрело на него с портрета-медальона. Оно было таким живым в окружении пустой земли и пустого неба, что просто ошеломляло. Валентин Петрович положил цветы на могилу и быстро пошел прочь.

И вот теперь эта же женщина в своем юном обличье сидела перед ним, обнимая младшего Тибайдуллина, совсем как когда-то. Тибайдуллин же младший, расслабившись в объятиях дочери, все дремал, чуть приоткрыв рот, совсем как ребенок.

- Он ничего не ест, - пожаловался Валентин Петрович и показал на корзинку, стоявшую в стороне.

Кто-то о них помнил. Римуля быстро обследовала содержимое корзинки – печенье, колбаса, крекеры, банки с тушенкой и сгущенным молоком, открывавшиеся легко, на ключ, запас батареек для фонарика.

- Поменяйте батарейку! – сказала Римуля раздраженно. – Не будьте таким скупым!

Валентин Петрович послушно вставил в фонарик новую батарейку, вспыхнул яркий свет – сходство Римули с бабкой выявилось так ослепительно, что Валентину Петровичу сделалось даже нехорошо.

- Что с вами? – опять неприязненно заметила Римуля.

И она быстро и ловко принялась за дело. Она открыла банку молока, обмакнула в молоко печенье и стала кормить отца. Он ел послушно, полусонный, съел немного и заснул опять.

- Ослаб, - заметил Валентин Петрович.

- Это понятно, - сказала Римуля. – А вы на что? Вы что сидите? Отсюда есть выход?

Осознав себя здесь, Валентин Петрович как бы вынырнул из глубокого забытья. Тело было онемевшим и таким холодным, как будто его держали в холодильнике. Болела нога и рука, ломило голову, но главное – была слабость, слабость и апатия, как бы продолжающие забытье. Через узкую щель высоко наверху пробивался свет. Где он, Валентин Петрович понял сразу…

- Отсюда есть выход? – повторила Римуля раздраженно.

- Нет, - сказал Валентин Петрович, но в его тоне была уклончивость.

- Ну, это мы еще посмотрим! – с вызовом сказала Римуля.

Римуля взяла фонарик и осветила пространство вокруг себя, - кругом были стены, только в одном из углов виднелся проход.

- Куда это ведет? – Римуля вскочила и остановилась напротив.

- Наверно, в тупик, - вяло отозвался Валентин Петрович.

- Ну, это мы еще посмотрим! – сказала Римуля.

Римуля была высокой, поэтому ей пришлось нагнуться, и в таком согнутом положении пробираться по проходу, освещая путь перед собой фонариком. Какое-то время проход шел прямо, потом поворачивал и дальше, чуть расширяясь, уходил глубже вниз, переходя в коридор. Римуля вернулась.

- Там коридор, - сказала Римуля.

Валентин Петрович молчал.

- Вы слышали, что я сказала? – сказала Римуля. – Там –коридор, и он-то наверняка куда-то ведет.

- Он никуда не ведет, -сказал Валентин Петрович.

- Это мы посмотрим!

Она скормила отцу несколько размоченных в молоке печеньиц и, опять захватив фонарик, направилась к проходу. Прошла узким лазом до поворота и вышла в расширяющийся коридор. Вначале он тоже был низок и узок, но скоро Римуля уже могла выпрямиться во весь рост. Воздух здесь был чище и под ногами ничего не валялось – ни листьев, ни битого кирпича. Больше того, вдали Римуля увидела свет и даже отключила фонарик. Она прошла еще немного и уткнулась в дверь – металлическую дверь, но без отверстия для ключа и какой-либо видимости запора. Над дверью горело несколько лампочек.

- Йес! – сказала Римуля и быстро побежала обратно. – Там! В конце коридора! Дверь! – закричала она, запыхавшись. – Даже лампочки горят!

- Туда нельзя, - сказал Валентин Петрович коротко.

- Как это нельзя? Почему нельзя?

- Нельзя. Мы попробуем иначе.