Ева и её братья

Интуитивно Моше понял, что он на верном пути. Ещё чуть-чуть…

Рон выпустил его. Отошёл на два шага, оглядел.

– Хорошо, – холодно сказал он, – поехали, броник надень и каску!

До места добрались в сумерках. Соединились с оставшимися танками и подоспевшей наконец-таки пехотой на БМП.

Моше спросил, почему они двигаются так медленно, ведь с такой скоростью они – прекрасная мишень.

– Вязнем немного в песке, – ответил Рон.

Вся колонна уже двигалась по засохшему руслу реки. Песок, камни мешали разогнаться. На иврите это называется вади – ущелье. Нельзя сказать, что оно было глубоким, однако окружающий рельеф не давал полного обзора, и положение колонны казалось весьма уязвимым.

Боевики появились неожиданно. Словно из-под земли выскочили. Собственно, так оно и было. Они дожидались в катакомбах, которые успели вырыть со времён Первой ливанской войны огромное количество. Но на этот раз с танками была пехота. Завязался бой.

Моше ёрзал на сиденье.

– Даже не думай, – повторил Рон.

Вдруг совсем рядом раздался оглушительный взрыв. Машину сильно тряхнуло. Моше перестал слышать и видеть. Первым вернулось зрение. Он огляделся. Рон, очевидно, был контужен – тонкие струйки крови сочились из носа, он беззвучно двигал губами, похоже, переходил с бормотания на крик, отчаянно сжимал руками голову и силился уловить хоть какой-то звук.

Моше пошевелил руками и ногами, понял, что цел и тело его слушается. Он открыл люк БМП и выбрался наружу. Правда, он все ещё ничего не слышал. Может быть, поэтому ему показалось, что бой подходит к концу. Он увидел подбитые израильские танки, и характер повреждений не оставлял сомнений в судьбе экипажей.

Рядом с ним упал раненый израильский солдат. Моше нагнулся над ним, нащупал пульс на шее. Парень был жив. Моше повесил себе на плечо его автомат, а беднягу оттащил под прикрытие БМП. Затем двинулся вперёд, перебегая от укрытия к укрытию. Он по-прежнему ничего не слышал. Кто-то из солдат, а может быть, офицер подбежал к нему, присел рядом и что-то прокричал. Моше помотал головой и показал на БМП.

Метрах в тридцати от Моше раздался взрыв, и, когда всё улеглось, он увидел двух поднимающихся из-за камня боевиков. Они отбросили автоматы, подняли руки, явно собираясь сдаваться. Моше почувствовал на плече Галил[10], теплый, тяжелый Галил – продолжение его тела, его длинные руки, и сейчас он дотянется до ублюдков. Он стрелял и стрелял. Не мог остановиться, пока не расстрелял всю обойму. К нему подбежали солдаты, повалили на землю. Тогда к нему вернулся слух.

«Кровь отомщена? – спросил он сам себя. И сам себе ответил: – Нет».

Бой закончился.

Моше сидел на тёплом песке, сжимая виски, когда появилась похоронная команда. Он не мог заставить себя смотреть, как вытаскивают то, что осталось от танкистов. И встать он тоже не мог, ноги не слушались. К нему подошли, подняли, отвели в машину, которая повезёт останки в морг для подготовки к захоронению.

А танковый батальон продолжит свой путь, чтобы выполнить поставленное командованием задание.

* * *

Моше вернулся в Тель-Авив утром. Он обнаружил на мобильном пятнадцать пропущенных вызовов от отца. И СМС: «Я всё знаю». Похороны назначили на полдень. У семьи Эттингеров было место на кладбище Трумпельдор в Яффе. Туда, а не на военное кладбище в Беэр-Яакове, решил положить своего мальчика Моше. К прадеду Беньямину. На этом кладбище лежало много известных и уважаемых людей – даже отец Давида Бен-Гуриона Авигдор, с которым прадед дружил.

Его прадед, кишинёвский раввин, вместе с одним из своих сыновей, Иосифом, приехал в Палестину с первой волной алии, которая пока ещё тонкими ручьями просачивалась из России и Польши после погромов начала прошлого века.

Несмотря на то, что Иосиф родился сыном раввина, под влиянием старшего брата, оставшегося в России, он обрёл социалистические убеждения и, к большому неудовольствию отца, вступил в кибуц Дагания на озере Киннарет.

В Палестине эти поселения необходимо было защищать с оружием в руках. В обязанности Иосифа как раз и входила организация охраны первых еврейских «мошавов»[11] от арабских банд. Благо оружие в руках он научился держать ещё в России, где на пару со старшим братом участвовал в отрядах самообороны против погромов.

В 1918 году он вступил в Еврейский легион. Но британское командование под нажимом недовольных арабов довольно скоро приступило к расформированию Первого полка Иудеи и демобилизации солдат. Когда в декабре 1920 года было принято решение о создании подпольной вооружённой армии самообороны, Иосиф стал одним из первых командиров «Хаганы». В том же году он женился на девушке из мошава. А ещё через год у них родился сын. Они назвали его Амиром.

Итак, Иосиф родил Амира. В 1948 году, к моменту образования Израиля, ему исполнилось 29. Он женился только в 1958 году, а в 59-м родился Моше. Верный традициям семьи, отслужив в армии в танковых войсках, он отправил заявление о приёме в Моссад. И, пройдя все испытания, был принят.

Моше набрал номер отца. Тот ответил сразу.

– Я был там, отец.

– Как это случилось, почему?

– Я всё расскажу при встрече.