Ева. Книга 2

Конечно, она была в красном. Никто не умел носить красное так, как Роуз. То, что на другой было бы вульгарным, вызывающим, дешевым, на ней становилось энергичным, диким, властным. В мерцающем море соблазнительных женщин, сплошь разряженных в платья и призывные маски, Роуз в лаконичном костюме – прямые брюки, открытый топ, неземной высоты тонкие шпильки – не просто выделялась – царила над толпой.

Приближаясь к ней, прекрасной и пламенной, я любовалась безупречным профилем, длинной шеей, острыми плечами. Роуз улыбалась кому-то из гостей – эта улыбка отзывалась в моем сердце, освещала изнутри, отводила глаза от того, чьё существование я так не хотела признавать. От мужчины, который стоял рядом с моей Роуз.

Еще не видя лица, я понимала, что именно так его и представляла. Статью и ростом он походил на Мейсона – я подавилась нервным смешком, подумав об этом. Высокий, ухоженная грива густых волос, безупречная осанка, широкие плечи, обтянутые роскошной тканью явно сшитого на заказ костюма – Джуд научил меня отличать такие вещи. Идеальный ее муж. Мой соперник.

Я знала, на что иду. знала, что так будет. Я была готова. Мои руки не сжались в кулаки, веки не дрогнули, ноги не подкосились. Тугие злые крылья зашелестели в груди, требуя крови и боли, моей, его, ее – все равно! Я ласково отодвинула голодную хищную птицу в сторону – потом. Обещаю, я накормлю тебя потом. Сейчас я должна улыбаться.

А потом мужчина обернулся.

В ушах зазвенел отвратительный звук бьющегося стекла, протяжный вой рухнувших со стен зеркал. Это было так осязаемо, так больно – мне потребовалось несколько сосущих мгновений, прежде чем я поняла, что стены рухнули не снаружи. Внутри меня.

Он не просто походил на Мейсона. Он был им.

Майк.

Не может быть.

Только так и может быть.

Ева, беги.

Майк заметил меня, его лицо недоуменно дрогнуло, брови сошлись к переносице, в глазах явственно читалось «Что она здесь делает?». Наверное, в эту короткую секунду я еще могла наплевать на приличия и развернувшись, бежать, сверкая пятками, но он инстинктивно подался вперед, мне навстречу, Роуз, удивленная тем, что ее тянут назад, повернула голову…

И в момент, когда наши глаза встретились, я увидела правду. Роуз выглядела обреченной как человек, чей карточный домик, долгое время удерживаемый лишь силой воли, только что рухнул. Но она не выглядела удивленной. Роуз знала всё.

Три шага было до нее, моей горькой сладкой любви, три шага я тонула в зрачках, умолявших «Прости». Моя кровь превратилась в иглы, мысли взорвали сковывающий лед неслучайных совпадений.

Ее приход в магазин через пару недель после моего возвращения из Вашингтона.

То, как тонко она всегда чувствовала, когда отправить неприличное сообщение, донельзя смущавшее меня и заставлявшее вздрагивать от ужаса, что Майк заметит – она не чувствовала, знала наверняка! А Майк? Знал ли он тоже, во что играет?

Забрала Маризу на Рождество – развязала руки мне или своему мужу? А может, они договорились?

Она никогда первая не спрашивала, что я делала на выходных без нее. Никогда. Майк рассказывал? А она? Она рассказывала ему?

«Я никогда его не брошу. Мы друзья»

«Мишель не ревнует меня, никогда»

– Ева, почему ты…, – Майк начал говорить и оборвал себя, перевел взгляд с меня на Роуз, внезапно что-то заподозрив. Все-таки не знал. Хорошо. Я даже не посмотрела в его сторону. Голосом ржавым, как стертая наждачка, произнесла еле слышно:

– Когда ты позвонила мне в первый раз. На заднем фоне звали Мишеля. Это всегда была ты.

Оживленно тарахтел со сцены конферансье, приглушенный свет скрадывал недостатки внешностей и характеров, негромкая музыка обнимала заледеневшие плечи, судьба целовала ледяными губами онемевшие щеки. В блестящих прозрачной завесой глазах Роуз плавилась вина и вечность.

– Это ведь была очередная игра из тех, что ты так любишь? – я зажмурилась, пытаясь уговорить зрачки не лопнуть. – Роуз никогда не существовало?

– Мое второе имя – Роуз, – прошептала она, – я хотела тебе сказать. Хотела сказать сразу же.

Я могла потрогать ее скорбь, выворачивающую в нас обеих смертоносные спирали. Я хотела разорвать ее лживый рот. Я хотела его поцеловать.

– Сказать – что?

Майк. Побледневший до капель пота на висках, он казался в это мгновение мрамором, трескающимся от удара ломом в сердцевину породы. Завязанная в узел дьявольской эмпатии, я приняла на себя и его страдание – мгновенно считавший и расшифровавший наши жесты, он понял все без слов – и не смог принять. Преданный одновременно двумя единственными людьми в мире, от которых он не ожидал удара в спину, он рассыпался, погибал как Ахиллес от стрелы Гектора. Я ничем не могла помочь ему. Я тоже погибала.

Официант, спешивший мимо, навернулся на начищенном паркете, канапе с отвратительным звуком неизбежного увольнения шмякнулись об пол, мальчик, чье будущее было испорчено прямо в эту секунду, смотрел на Роуз глазами жертвенной обезьяны. Какое-то мгновение нам всем казалось, что она влепит ему пощечину, сорвет невыносимое напряжение на парнишке, попавшем под руку, но она сдержалась:

– Как тебя зовут?