Ева Луна. Истории Евы Луны

Она была единственной молодой женщиной в тех краях, если не считать англичанку, выходившую из-за живой изгороди только для того, чтобы пострелять зайцев из ружья. Во время охоты сквозь завесу пыли различалась вуаль ее шляпки, а вдали слышался лай гончих. Эрмелинда же была женщиной земной – близкой и понятной. В ее жилах текла буйная смесь кровей, и она всегда была не прочь повеселиться. Эрмелинда выбрала роль утешительницы мужчин по призванию: ей нравились представители сильного пола вообще и каждый в отдельности. Среди них она чувствовала себя королевой улья. Ей нравился запах их кожи, потной от работы и вожделения, хриплый голос, небритые щеки, сильные тела, истосковавшиеся по женской ласке, становившиеся столь уязвимыми в ее руках; ей нравились их боевой дух и бесхитростные сердца. Ей была известна иллюзорная твердость и крайняя слабость клиентов, но она не пользовалась ни тем ни другим. Напротив, она жалела мужчин. В ее суровом характере подчас случались проблески материнской нежности: ночами она часто пришивала заплатки к мужским рубашкам, варила курицу для заболевших батраков и даже писала любовные письма их далеким невестам. Она по крупицам собирала свое состояние на матрасе, набитом овечьей шерстью, под дырявой цинковой крышей. Сквозь щели в кровле проникал ветер, порождавший звуки флейт и гобоев. Тело Эрмелинды было крепким, кожа – чистой, а смех – звонким. Характер у нее был сильный: не то что у испуганной овцы или освежеванной тюленихи. В каждом объятии женщины, даже самом коротком, ощущалось воодушевление и озорство. Молва о ее сильных ногах всадницы, о ее крепких и щедрых грудях распространилась на шестьсот километров окрест. Влюбленные в женщину батраки съезжались отовсюду, чтобы провести досуг в ее компании. По пятницам всадники пускали лошадей галопом на такие расстояния, что бедные животные приходили в мыле и валились с ног. Хозяева-англичане запрещали работникам употреблять спиртные напитки, но Эрмелинде удавалось тайно гнать самогон, значительно поднимавший настроение гостям и одновременно разрушавший им печень. Кроме того, самогон использовался как горючее для светильников в часы развлечений. Мужчины начинали делать ставки после третьей рюмки ликера, когда уже невозможно сосредоточить взгляд и трезво оценить происходящее.

Женщина научилась извлекать выгоду честным путем. Кроме карт и костей, в распоряжении мужчин были и другие игры, в которых единственным выигрышем всегда была она, Эрмелинда. Проигравшие отдавали ей свои деньги, да и выигравшие тоже. Но вторые получали право провести какое-то время в ее компании без всяких прелюдий и уловок, и не потому, что Эрмелинда ничего такого не хотела. Просто у нее не было времени уделять каждому особое внимание. Участники игры в жмурки снимали штаны, оставаясь при этом в жилетках, шапках и сапогах на ягнячьем меху для защиты от антарктического холода, со свистом проникавшего сквозь щели. Женщина завязывала игрокам глаза, и преследование начиналось. Иногда поднимался такой шум, что смех и жаркое дыхание игроков перелетали через ограду из шиповника и доносились до ушей англичан. Хозяева приписывали эти звуки ветрам пампасов и, сохраняя невозмутимость, допивали последнюю чашечку цейлонского чая, прежде чем отправиться в постель. Тот игрок, кому удавалось первым дотронуться до Эрмелинды, радостно кудахтал, благодаря судьбу за выпавший шанс потискать красотку. Другая игра называлась «качели». Женщина усаживалась на доску, привязанную к потолку двумя веревками. Перед жадными взорами мужчин она разводила ноги в стороны, и все видели, что под желтой юбкой у нее нет трусов. Игроки вставали в очередь, и у каждого была одна попытка запрыгнуть на качели. Тот, кому это удавалось, возносился до потолка, зажатый бедрами женщины, в ворохе ее юбок, пробираемый дрожью до самых костей. Но таких счастливчиков было очень мало: большинство игроков валилось на пол под общий смех.