Ева Луна. Истории Евы Луны

Время, бедность и попытки обмануть разочарование лишили Марию свежести. Ее кожа потемнела, она отощала до костей и для простоты ухода за волосами подстриглась, как в тюрьме. Но ее изысканные манеры остались неизменными. Каждого мужчину она встречала с воодушевлением, потому что клиенты для нее не были безымянными субъектами. Мария воспринимала мужчин как свое отражение в объятиях воображаемого любовника. Столкнувшись с суровой реальностью, она так и не смогла признать своей потребности в очередном сожителе. Каждому мужчине Мария отдавалась с любовью, предвосхищая желания партнера, словно отринувшая стыд невеста. С годами ее стала подводить память, она заговаривалась. Ко времени переезда в столицу на улицу Республики женщина уже не помнила, что была вдохновительницей стольких стихов, сложенных мореплавателями всех цветов кожи. Она очень удивлялась, когда клиенты приезжали из портового города в столицу с одной целью: убедиться, что еще жива та женщина, о которой им рассказывали где-то в Азии. Увидев перед собой жалкую стрекозу – живой скелет, в который превратилась легендарная Мария, – многие разворачивались и уходили в смущении, но кое-кто все же оставался с ней из жалости. И таких ждала награда. Мария задергивала клеенчатую занавеску на пороге своей комнаты, и воздух в помещении становился другим. Потом изумленный мужчина уходил, унося в памяти образ девушки-легенды, а не жалкой старухи, которую увидел, когда пришел.

Мария постепенно забывала прошлое. Ее единственным ярким воспоминанием был дикий страх перед поездами и сундуками. И если бы не настойчивость ее товарок-проституток, никто бы не узнал историю этой женщины. Она прожила жизнь в ожидании, что вот-вот приоткроется клеенчатая занавеска – и в комнату войдет греческий матрос или же кто-то другой, о ком она мечтала, и заключит ее в объятия, и вернет ей наслаждение, испытанное однажды на борту лайнера в открытом море. В каждом мужчине она искала эту утраченную иллюзию. Ее согревал свет воображаемой любви, бросавшей вызов тьме посредством страстных объятий, искры от которых гасли в воздухе. А когда женщина устала ждать понапрасну и почувствовала, что ее душа обрастает чешуей, она решила, что лучше будет уйти из этого мира. Тогда с присущей ей деликатностью и предусмотрительностью Мария выпила большую кружку горячего шоколада.

Из бездны забвения

Она молча поддалась его ласкам, и капли пота выступили на ее неподвижном теле, пахнувшем жженым сахаром. Казалось, она понимала, что один-единственный звук может растревожить воспоминания и все испортить. И тогда он уже не останется просто случайным любовником, повстречавшимся ей сегодня утром, еще одним мужчиной без прошлого, плененным ее пышными волосами, веснушчатой кожей и звяканьем цыганских браслетов на ее запястьях. Он не будет мужчиной, который заговорил с ней на улице и бесцельно пошел за ней, болтая про погоду, прохожих и уличное движение с немного преувеличенным панибратством, какое бывает у соотечественников, встретившихся в чужой стране. Он уже не будет человеком без печали, обиды, вины – чистым, как кусочек льда, – которому хотелось лишь провести день рядом с ней в прогулках по книжным магазинам и паркам, попивая кофе в честь их неожиданного знакомства, делясь ностальгическими воспоминаниями о тех временах, когда оба они росли в одном городе и даже в одном районе. «А помнишь, в четырнадцать лет: ботинки зимой мокрые от снега, парафиновые обогреватели, а летом абрикосы – там, в стране, куда въезд нам теперь запрещен». Наверное, ей было немного одиноко и хотелось просто любви без всяких вопросов, и поэтому ближе к вечеру, когда иссякли все предлоги продолжать прогулку, она взяла его за руку и привела к себе домой. Вместе с другими беженцами она снимала скромную квартирку в желтом здании в самом конце переулка, заставленного мусорными контейнерами. В ее узкой комнате на полу лежал матрас, покрытый полосатым одеялом. У стены стояло два ряда кирпичей, на которых лежали дощатые полки с книгами, на стенах – постеры, на стуле – одежда, в углу – чемодан. В этой комнате она без лишних слов сняла с себя одежду, как послушная девочка.